На безымянной высоте - [45]

— Ну вот, наконец все разъехались — и теперь мы с тобой можем напрямую обо всем поговорить, — удовлетворенно сказал Егоров. — Хотя меня тоже ждут в штабе… Ну да ладно, подождут.

— А тебе, я вижу, до сих пор так и не заменили фуражку? — нахмурился Иноземцев. — Я сейчас распоряжусь.

— Брось, Сережа, просто на вашем складе нет моего шестьдесят второго размера, — сказал Егоров. — На нашем, дивизионном, мне обязательно подберут. Не отвлекайся…

Но тот уже поднял телефонную трубку, не отрывая взгляда от карты, на которой Егоров что-то отмечал.

— Ладно, говорю! Успеется, — повторил полковник Егоров, ни на секунду не отвлекаясь от карты. — И у нас с тобой на это не остается времени. И еще. У меня просьба, Сергей Павлович: не наказывай ты этого солдатика. Малахова, кажется.

— Понимаю… Из чувства солидарности? Он из лагерей, и ты из лагерей… Я шучу, товарищ полковник.

Иноземцев кивнул и положил телефонную трубку мимо рычага.

* * *

…Иван Безухов в землянке безуспешно пытался отключить телефон, поскольку из динамика до него неожиданно стал доноситься знакомый голос майора Иноземцева. А старшина подслушивать не привык, да и не хотелось ему влезать в разговоры начальства, не предназначенные для его уха.

Только он не знал, как это сделать. Щелкал, щелкал тумблерами, пока после одного щелчка разговор в кабинете майора Иноземцева не стал слышен в динамике еще громче.

Иван снова попытался отключиться, снова щелкал, но запутался и уже совсем не помнил, каким именно тумблером включил этот разговор, доносившийся из оперативного отдела штаба полка… Сплюнул, сел и вскоре невольно стал прислушиваться.

…Иноземцев пожал плечами, глядя на карту.

— Если честно, Игорь Андреевич, то я все еще не понимаю, — бормотал он. — И никто меня не переубедил. О какой внезапности может идти речь, если это танкоопасное направление едва ли не единственное на всем тридцатикилометровом фронте? И именно на участке моего полка… Только здесь мы сможем охватить противника с юга, взять его в клещи, пока наши соседи, как всегда, будут телиться на севере… Делай со мной что хочешь, но я не могу отделаться от мысли, что немцы ждут нашего удара только здесь. Боюсь, сгорит несколько десятков, если не сотен, машин, прежде чем наши танкисты доберутся до их позиций. Взгляни, Игорь Андреевич, на эту известную тебе высоту! — Он указал на холм, замерил до него расстояние циркулем. — Высота восемьдесят девять, видишь? Два с половиной километра надо успеть до нее проскочить по открытой местности под прицельным огнем противника.

— Ты уже говорил об этом. И я полностью с тобой согласен, когда речь идет о значении этой высоты.

— Ты же видел ее не только на карте! Она здесь господствующая, причем труднодоступная, с многочисленными складками местности. И до нее нет ни одного деревца или кустика… Видишь эту дубовую рощу на ее вершине? Там батальон можно спрятать.

— М-да, согласен. — Полковник Егоров вздохнул.

— Ее трудно будет захватить, но еще труднее будет удержать, — продолжал Иноземцев. — Потому что с другой стороны, со стороны немцев, там есть скрытые подходы… Поэтому, извини, ноя вынужден повторяться. На месте немцев я вот здесь и здесь поставил бы по батарее противотанковых пушек и закопанных «тигров» или «Фердинандов», и тогда поминай, как ее звали, танковую бригаду, если не целую бронетанковую дивизию… Не понимаю я и другого. О какой скрытности можно говорить, если в нашем тылу ближайшие к нам леса забиты танковой техникой, которая гудит день и ночь, и там полно вражеской агентуры, но никаких мероприятий по маскировке техники или уничтожению агентуры не проводится… Мы здесь их вылавливаем как можем, но, сам понимаешь, не наше это дело, и потом, только одних выловишь, как сразу объявятся другие.

— Ну и что ты предлагаешь? — спросил полковник Егоров.

— Если только мы не собираемся ввести противника в заблуждение… Раньше мы хотя бы макеты танков день и ночь по рокадам таскали, гул моторов изображали… А тут все происходит по-настоящему. Что это? Пренебрежительное отношение к возможностям противника? Ты-то что-нибудь понимаешь?

— Так же, как и ты… Мне кажется, что мы с тобой, если уж честно, не тем сейчас занимаемся, Сергей Павлович. Пытаемся понять план Верховного главнокомандования, о котором знают, вернее, имеют право знать только несколько человек…

— Но мы пытаемся лишь угадать, какой ход будет сделан. — Иноземцев помолчал. — И мы имеем на это право. Война — это шахматы. Ведь когда играешь, ты же пытаешься думать за противника? Чтобы не попасть впросак.

— Опять ты про свои шахматы… А думаешь ты, Сергей Павлович на самом деле не столько за противника, сколько за наше начальство… — Егоров указал пальцем наверх. — Только зачем? Решение наверху уже принято, машина запущена, маховик раскручен. Попробуй останови… И никто уже ничего не отменит. Думаешь, там наверху сидят и ждут, когда мы их поправим?

— И все равно… Я бы что-то понял, если бы мы хотели ввести противника в заблуждение. Чтобы он решил, будто основной удар будет нанесен в другом месте, раз это так очевидно и мы демонстративно пытаемся убедить его в обратном. А на самом деле удар будет осуществлен здесь, на моем участке.