На безымянной высоте - [32]

— Так это ты его у нас просил? — тихо произнес Егоров, склонившись к уху Иноземцева, когда они отошли от Малютина.

— Что, уже жалеешь, что отдал? — хмыкнул Иноземцев.

— Да уж… Ты ведь знал, кого просить… Глаз у тебя, Сергей Павлович, алмаз. Сразу видишь нужных тебе людей.

— Это навряд ли. Не всегда и не тех людей я считаю нужными и полезными… И потому до сих пор служу майором, хотя и на полковничьей должности, — сказал Иноземцев.

— Прекрати, Сергей, — тихо ответил Егоров. — Опять ты за свое. Прекрасно знаешь, чего мне стоило пробить твою кандидатуру в академию. Но ведь пробил же?

— Так это ты меня сосватал? Я тебя, кажется, не просил…

— Просто ты достойнее других, уж я-то знаю… Как, впрочем, и на должность комполка тоже я тебя пробивал. Это уже было полегче.

— Не понял. То есть ты же меня и назад завернул из академии?

— Угадал. Но это уже было намного легче…

— И правильно сделал, Игорь Андреевич, — подумав, сказал Иноземцев. — Мы с тобой кадровые офицеры. Идет война, и не можем мы, не имеем права прохлаждаться в тылу. Это я тебе говорю не для красного словца… Сам понимаешь, будет подло бросать перед концом войны, когда гибель любого солдата или просто подчиненного особенно болезненна, тех, с кем мы воевали от границы и до границы и кто нам с тобой доверял.

— Знаю, Сергей, знаю и понимаю… Как и то знаю, что ты из-за меня претерпел в тридцать седьмом, когда меня арестовали как троцкиста…

Иноземцев прижал палец к губам, кивнув в сторону прислушивающегося к их беседе капитана Шульгина.

5

Малютин зашел в отведенный ему блиндаж. Там было сумрачно, тепло и тихо. Только дрова потрескивали в буржуйке. Он лег на нары, блаженно вытянулся, закрыл глаза. И — мгновенно заснул… Ему снились мать и отец, а также сестренка Зина. Будто рано утром его разбудила рука матери, севшей с ним рядом. А когда она стала гладить его по волосам, он открыл глаза и проснулся…

Мгновенно вскочил, машинально схватил автомат, лежавший под свернутой вместо подушки телогрейкой, и сидевшая рядом чемпионка по стрельбе Оля Позднеева поспешно отняла руку и тоже вскочила.

— Кто?.. — спросил он и только тогда заметил у нее в руках свою выстиранную и тщательно выглаженную гимнастерку.

— Фу ты черт… Извините, Оля… Можно я так буду вас называть?

— Нет, это вы меня извините, товарищ лейтенант, что вас разбудила… И называйте меня как хотите. И давай будем на «ты».

— Спасибо, Оля, — дружески улыбнулся Малютин. — Да ты садись, чего стоять.

Она села рядом, не сводя с него глаз.

— Можно один вопрос? — спросила она, наблюдая, как он надевает гимнастерку на мускулистое тело.

— Спрашивай. — Лейтенант пожал плечами.

— Вы давно Катю знаете? У вас с ней роман? — тихо спросила она.

— Катю? — не сразу понял он. — Конечно, давно. Но очень недолго. Всего одну ночь…

Она ошарашенно, приоткрыв рот, посмотрела на него.

— Давно ее не видел и уже не чаял встретить, да и не знал, где искать. Ни адреса, ни номера полевой почты… И вдруг такая удача— приезжаю сюда, а она, оказывается, здесь, представляешь?

— Она красивая… Она вам очень нравится?

— Очень, — искренне признался Малютин. — А знала бы ты, сколько она стихов помнит… Мы с ней познакомились случайно, на железнодорожной станции, летом сорок первого, под Орлом. Я как раз только что офицерские курсы закончил и направление получил… А она курсы радистов или связисток… Станцию разбомбили, и мы с ней всю ночь ждали на вокзале, пока пути восстановят, и, чтобы не уснуть и не пропустить свой эшелон, читали друг другу стихи. Я ей, она мне. Но она знает их больше меня…

У двери блиндажа кто-то осторожно кашлянул, а потом так же осторожно постучал.

— Товарищ лейтенант, вы не спите? — спросил, приоткрыв дверь, старшина Безухов. У него в руках было немецкое обмундирование. — Извините, я думал, вы один. Услышал ваш голос, думал, не спите.

— Заходите, заходите, товарищ старшина, — сказал, смутившись, Малютин и тут же встал. — Что-то мне сегодня приходится часто переодеваться…

И начал разглядывать принесенную старшиной форму немецкого капитана.

— Представляете, Оля, я хотя бы у немцев дослужился до капитана.

— Подождите пока переодеваться, товарищ лейтенант, — добавил старшина. — А то мало ли кто что подумает, увидев вас в немецком мундире. Вас не все еще знают, а народ здесь нервный, горячий… Велено было вам передать, как проснетесь, а наденете, когда за вами зайдем, чтоб вместе в поиск. И надо бы вам еще в канцелярию зайти, там насчет документов что-то…

Малютин вошел в канцелярию штаба полка — тесную комнату в деревянном здании штаба, крыша которого была накрыта маскировочной сеткой. И сдал документы. Там же находилась Ольга Позднеева, чье предписание тоже находилось в стадии оформления. Писарь строевой части, пожилой старший сержант в очках, стучал одним пальцем по клавишам трофейного «ундервуда». В открытые двери других комнат видны были штабисты, склонившиеся над картами. И оттуда же восторженно смотрел на Олю Позднееву здешний писарь и шифровальщик, он же поэт и сердцеед сержант Гиви Майсурадзе.

— А правду говорят, товарищ лейтенант, будто это последнее наше наступление — и конец войне? — Пожилой писарь оторвал голову от своих бумаг. — Вы из дивизии прибыли, может, там что-то слыхали?