На Берлин! - [49]
В деревне действительно были немцы, которых мои ребята выгоняли из хат, отбирая оружие. Если кто оказывал сопротивление, то могли прикончить, а так пальцем их не тронули. Часы, впрочем, тоже отбирали. Я приказал всех немецких солдат построить в две шеренги, но не расстреливать. «Да мы их не расстреливали, — сообщили мне командиры отделений, — оружие, винтовки только отобрали». Я вернулся к командиру бригады и доложил, что его приказ выполнен: все пленные собраны по хатам и построены. Расстреливать их никто не собирался. Я обратил внимание, что перед Туркиным стоял по команде «смирно» высокий человек в немецкой офицерской форме/ который держал фуражку на сгибе рук и докладывал на чистом русском языке. Оказывается, этот человек был по национальности узбек. Как он рассказал, в 1941 году он окончил Ташкентское военно-пехотное училище и получил звание лейтенанта, а в 1942-м попал в плен. Теперь он был у немцев командиром строительной, или охранной, роты, в воинском звании «обер-лейтенант» (по-нашему — старший лейтенант). В его роте были собраны почти все национальности Европы: русские, украинцы, поляки, белорусы, французы, чехи и другие, всего человек 60–80. По его словам, в соседней деревне стоял штаб немецкого батальона и две роты, состоящие из немцев. Эта деревня находилась в стороне от нашего маршрута, и мы туда не пошли.
Полковник Туркин приказал обер-лейтенанту вести всех его солдат на восток, уже к нам в плен, но охрану не выделил. Куда они потом делись — неизвестно. По моему мнению, они скорее всего разбежались.
Танк, как танкисты ни старались, перевернуть не смогли, и его пришлось оставить на месте. А бригада двинулась дальше, кое-где вступая в скоротечные бои. Мы и так надолго задержались с перевернутым танком.
На фронте каких только случаев не бывает. Как-то мы на трех танках слишком далеко оторвались ночью от своих, и по рации нам приказали остановиться и ждать подхода основных сил бригады. Солдаты поискали в этом населенном пункте что-нибудь съедобное и нашли. Золотые были ребята, из-под земли все доставали! Притащили две или три фляги молока и белый, еще теплый хлеб. Мы давно не видели белого хлеба и молока и с удовольствием перекусили. Сидим в доме и наслаждаемся теплом. Вдруг открылась дверь, и в дом вошел старший лейтенант. Я смотрю на него и узнаю в нем что-то знакомое. А он улыбается во весь рот и спрашивает: «Поесть, славяне, не дадите?» Я говорю ему: «Присаживайся, москвич, но, кроме молока и хлеба пока ничего нет». Он в ответ: «Откуда узнал, что я москвич?» Я не стал его мучить, а просто ответил, что он работал преподавателем труда в 1-й Советской школе, переименованной затем в 341-ю школу, и там же был комсоргом школы. А в этой школе я учился с 1931 года. Он подтвердил, что все точно, и мы даже вспомнили общих знакомых. Все были удивлены. Ведь надо же такому случиться, вдали от Москвы встретились знакомые на четвертом году войны. И такое в жизни бывает, даже на войне. И снова нам нельзя было долго задерживаться — только вперед.
В ночь на 24 января мы с ходу ворвались в г. Кратошин. Прошли его быстро, упорного сопротивления со стороны немцев не было, так, кое-где постреливали. Они смертельно боялись наших танков с десантом. В Польше мы часто проходили небольшие населенные пункты быстро, не спешиваясь, ведя огонь с танков, отбрасывали противника с пути. 25 января мы с боем вошли в г. Гернштадт.
Хорошо, что авиации противника не было, поэтому мы теперь двигались и днем и ночью. Как правило, ночью останавливались один раз часа на 2–3. Мы старались попасть в дом, в тепло. Днем же остановок почти не было, а если были, то короткие, не более одного часа. Лишь изредка мы останавливались на длительный привал для обогрева солдат. Пищу мы принимали лишь утром и вечером — если кухня поспевала за нами, то из котла. Поэтому, чтобы не чувствовать голод в середине дня, мы запасались трофеями — в основном мясными консервами и немецкими галетами. Иногда попадалась маленькая буханочка черного хлеба в целлофане, этот хлеб был не очень черствый, но безвкусный. Он нам не нравился, но ели и его. На морозе и наш хлеб замерзал в солдатских вещмешках, если вовремя его не съесть.
В одной крупной деревне мы остановились почти на всю ночь. Наша рота расположилась в доме бывшей деревенской школы. Как положено, выставили часовых и завалились спать. Мне даже есть не хотелось, да не только мне, но и некоторым из бойцов-устали мы зверски. Утром после завтрака (кухня с нами еще была) мы стали подходить к танкам для посадки на них, и смотрю — на нашем танке лежит туша свиньи. Спрашиваю Савкина: «Ты что, мародерствуешь?» Он божится — это не наша туша, а танкистов. Ну и черт с ней, с этой свиньей, танкистов так танкистов. Хозяев все равно не было.
Почти весь день мы продвигались без боя. Вроде забрались в тыл немецкой армии, а немецких войск нет, весь день ни одного выстрела. Такие дни бывали редко, и мы были им рады, тем более что и авиация противника не появлялась. В предыдущих боях мы несли потери от немецких самолетов, и хотя они были небольшими, но самолеты сдерживали наше продвижение. Наконец мы остановились, поставили танки около стен хаты, чтобы они сливались с очертаниями дома и не были так заметны с воздуха. Ко мне подошел офицер-танкист и говорит: «Бессонов, мой спирт, а твоя свинья!» И показывает танковый бачок для воды, который был наполнен спиртом. Я отвечаю: «А что, разве свинья не ваша, как сказал Савкин?» На мою реплику танкист ответил: «Ты на ребят не обижайся. Зная тебя и что им от тебя достанется, они сказали, что свинья наша».
В своей книге автор, прошедший пехотинцем сражения на Курской дуге, Львовскую, Висло-Одерскую и Берлинскую операции, рассказывает о том, что он видел, будучи командиром взвода танкового десанта: быт красноармейцев с их простыми радостями в виде сна и горячей пищи, монотонным трудом, желанием выжить и постоянным ощущением близкой смерти.Особого внимания заслуживают описания боев. То, что попадает в поле зрения автора, носит хаотичный, не всегда оправданный характер. Часто он не представляет ни цели, ни смысла того или Иного приказа, не знает, где соседи и куда надо двигаться, но при этом с честью выходит из тяжелых положений.
Блистательный Лопе де Вега, ставший при жизни живым мифом, и сегодня остается самым популярным драматургом не только в Испании, но и во всем мире. На какое-то время он был предан забвению, несмотря на жизнь, полную приключений, и на чрезвычайно богатое творческое наследие, включающее около 1500 пьес, из которых до наших дней дошло около 500 в виде рукописей и изданных текстов.
Об этом удивительном человеке отечественный читатель знает лишь по роману Э. Доктороу «Рэгтайм». Между тем о Гарри Гудини (настоящее имя иллюзиониста Эрих Вайс) написана целая библиотека книг, и феномен его таланта не разгадан до сих пор.В книге использованы совершенно неизвестные нашему читателю материалы, проливающие свет на загадку Гудини, который мог по свидетельству очевидцев, проходить даже сквозь бетонные стены тюремной камеры.
Самый знаменитый венецианец всех времен — это, безусловно, интеллектуал и полиглот, дипломат и сочинитель, любимец женщин и тайный агент Джакомо Казанова. Его судьба неотделима от города, в котором он родился. Именно поэтому новая книга историка Сергея Нечаева — не просто увлекательная биография Казановы, но и рассказ об истории Венеции: достопримечательности и легенды этого удивительного города на воде читатель увидит сквозь призму приключений и похождений великого авантюриста.
Предисловие к роману Всеволода Вячеславовича Иванова «Похождения факира».
Автобиография автора из журнала «Знамя» №5 2000 г.
Владимир Быстряков — композитор, лауреат международного конкурса пианистов, заслуженный артист Украины, автор музыки более чем к 150 фильмам и мультфильмам (среди них «Остров сокровищ», «Алиса в Зазеркалье» и др.), мюзиклам, балетам, спектаклям…. Круг исполнителей его песен разнообразен: от Пугачёвой и Леонтьева до Караченцова и Малинина. Киевлянин. Дважды женат. Дети: девочка — мальчик, девочка — мальчик. Итого — четыре. Сыновья похожи на мам, дочери — на папу. Возрастная разница с тёщей составляет 16, а с женой 36 лет.
Время неумолимо, и все меньше остается среди нас ветеранов Великой Отечественной войны, принявших на свои плечи все ее тяготы и невзгоды. Тем бесценнее их живые свидетельства о тех страшных и героических годах. Автор этой книги, которая впервые издается без сокращений и купюр, — герой Советского Союза Антон Дмитриевич Якименко, один из немногих летчиков, кому довелось пройти всю войну «от звонка до звонка» и даже больше: получив боевое крещение еще в 1939 году на Халхин-Голе, он встретил Победу в Австрии.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Герой Советского Союза Дмитрий Федорович Лоза в составе 46-й гвардейской танковой бригады 9-го гвардейского танкового корпуса прошел тысячи километров но дорогам войны. Начав воевать летом 1943 года под Смоленском на танках «Матильда», уже осенью он пересел на танк «Шерман» и на нем дошел до Вены. Четыре танка, на которых он воевал, сгорели, и два были серьезно повреждены, но он остался жив и участвовал со своим корпусом в войне против Японии, где прошел через пески Гоби, горы Хингана и равнины Маньчжурии.В этой книге читатель найдет талантливые описания боевых эпизодов, быта танкистов-«иномарочников», преимуществ и недостатков американских танков и многое другое.
Автор книги Петр Алексеевич Михин прошел войну от Ржева до Праги, а затем еще не одну сотню километров по Монголии и Китаю. У него есть свой ответ на вопрос, что самое страшное на войне — это не выход из окружения и не ночной поиск «языка», даже не кинжальный огонь и не рукопашная схватка. Самое страшное на войне — это когда тебя долгое время не убивают, когда в двадцать лет на исходе все твои физические и моральные силы, когда под кадыком нестерпимо печет и мутит, когда ты готов взвыть волком, в беспамятстве рухнуть на дно окопа или в диком безумии броситься на рожон.