На Берлин! - [28]

Вот и я разозлился после предупреждения о моем расстреле. Скомандовал командирам отделений взвода поднять бойцов в атаку — я тоже находился в цепи. Бойцы в атаку не поднялись — лежат на матушке-земле, умирать никто не хочет. Я тоже не хочу, мне только 21 год, но приказ надо выполнять, не будешь ждать, когда враг сам уйдет с позиций. Я вскочил под ураганным пулеметным огнем противника с командой: «Встать! За Родину, за Сталина! За мной в атаку, вперед!» Поднялись несколько человек, в основном командиры отделений, остальные же остались лежать, страх их приковал к земле. Пробежав несколько метров вперед, я заметил, что нас в атаке лишь несколько человек. Пришлось мне вернуться назад, бежать вдоль цепи солдат и силой поднимать их в атаку, буквально за поясной ремень отрывая их от земли. И все это под пулеметным огнем противника. Ординарец бежал позади меня и кричал мне: «Товарищ лейтенант, ложитесь! Ложитесь, товарищ лейтенант, а то убьют!» Я же продолжал бежать, поднимая солдат. Вдруг я обратил внимание, что впереди меня колосья пшеницы отскакивают от стеблей, как будто их стригут ножницами. Это они отлетали от пулеметного огня, который вели немцы по мне. Такой плотный огонь я раньше не встречал. В конце концов для меня и для солдат все обошлось благополучно — я даже не был ранен, поднял солдат в атаку, и взвод с бугра скатился в низину, на окраину Бобрки. Одновременно и взводы Петра Шакуло и Гав19илова, а также другие роты батальона атаковали противника. Немцы бежали, оставив танк «Пантера», видимо без горючего. Когда мы подбежали к нему, он был еще теплым от работы мотора. Другие танки вместе с пехотой оставили место боя, не выдержав нашей атаки. Я еще долго приходил в себя после атаки, сел за хату и ни о чем не думал. Меня звали, а я не отвечал. Чудо, что немцы не смогли изрешетить ни меня, ни ординарца, когда мы бежали вдоль цепи, поднимая солдат в атаку.

Когда все успокоились и мы пришли в себя, послышался смех, подначки, стали вспоминать прошедший бой. В целях разрядки приняли по «стопарю». Шутники и на фронте были, мы их звали «хохмачи». Надо мной начали шутить: «Бессонов, ты чего это бежал в атаку не вперед, а вдоль фронта?» Другой «хохмач» подает голос: «А он, ребята, с перепугу забыл, куда надо идти в атаку». Третий: «Нет, он отвлекал огонь немцев на себя, чтобы славянам (на фронте солдат называли «славяне») легче было совершить бросок на фрицев». И все это под хохот товарищей. «Да он хохмач, ребята, знает, как обмануть фрицев!» Им, здоровым ребятам, смешно, они ржут, как жеребцы, и невдомек им, почему я бежал вдоль цепи фронта, а не вперед. Мне же до сих пор страшно вспомнить тот случай, но повезло на этот раз, крупно повезло, что я остался жив и невредим. На всю жизнь запомнил я этот город Бобрка.

Солдаты не были на меня в обиде за то, что я силой поднимал их в атаку. Наоборот, они все превратили в шутку, да и рады были, что остались живыми. Видимо, этот случай запомнился мне как раз своей нехарактерностью. Больше в моей боевой практике такого никогда не было. В подавляющем своем большинстве солдаты были смелыми, приказы выполняли беспрекословно, как ни трудно им было в бою. В их боеспособность я верил и знал, что поставленную задачу я с ними выполню. Они видели, что я нахожусь в цепи и вместе с ними иду на смертный бой, не прячусь за их спины, поэтому доверяли мне. Я никогда не сомневался в их стойкости, не унижал их человеческое достоинство, относился ко всем одинаково. Некоторые солдаты проявляли исключительную смелость, как, например, Поддубный, Савкин, Чулкин и ряд других. В них была моя опора, в этих отважных ребятах. Я прислушивался к их дельным советам в бою, как правило, старался выполнять их просьбы, делился с ними всем, как и они со мной, в основном, конечно, едой, консервами. Сам я раненых на поле боя никогда не бросал и знал, что и при моем ранении они меня не бросят. Наша беда была в том, что при быстром передвижении на танках десантом мы не всегда успевали предавать убитых земле, а при захоронении порой не отмечали это место. Только после проведения операции, когда выходили на формировку, уточняли, кто и где погиб, но: в основном лишь приблизительно. В этом была беда танкового десанта и экипажей танков при действиях в глубоком тылу противника. Легко раненных мы иногда возили с собой на танках, а перевязку делали санинструкторы или фельдшеры, а тяжело раненных после перевязки оставляли в населенных пунктах, на попечение жителей. А вообще вести учет раненых и погибших возлагалось на писарей рот и батальона.

Недолго мы наслаждались отдыхом, последовала команда: «Вперед», так как подошли наши танки. Заканчивался этот ужасный день — день, который запомнился мне на всю жизнь, 18 июля 1944 года. Надо признать, что немцы удачно в этом месте выстроили заслон, чтобы задержать наше движение на Львов, умело использовали местность и грамотно вели бой. Дорога, как я уже писал, поднималась вверх на пригорок, а затем резко спускалась вниз с поворотом направо. Справа и слева от дороги были крутые склоны, с одного из которых нам пришлось прыгать во время атаки вниз. В то же время, по-моему, немецкий заслон был малочисленный: два-три танка «Пантера» и «Тигр» и до роты пехотинцев. Но зато было много пулеметов «МГ-34», снайперы, а также минометная батарея 81-мм калибра. Немцы заранее подготовились к обороне, умело расположили свои огневые точки и расставили танки в засаде. Мы же, колонна танков, летели «на всех парах», без головного дозора, без разведки. Встречный бой вообще очень сложный, и им надо умело руководить. Счастье еще, что и рота, и взвод понесли лишь незначительные потери. Мы не смогли найти одного солдата — Бабаева, уроженца г. Баку. Облазили весь склон, проверили хаты, но найти так и не смогли. Жалко — вояка он был хороший.