На берегу великой реки - [67]

– Хватит дрыхнуть. Все царство небесное проспишь. Поднимайся, в Полушкину пора.

Сунув в карман большой кусок пирога с печенкой (Трифон купил вчера на Мытном рынке), Николай выскочил на крыльцо. Дядька спал на кухне сном праведника. Не слышал ничего и Андрюша, которому, видно, стало лучше.

На улице ждала веселая компания: кроме Мишки, – Коська Щукин, Васька Белогостицкий, Андрей Глушицкий, Никашка Розов, Пьер Нелидов. Все – свои, одноклассники.

Двинулись в путь. Несли с собой два мешка: в одном – большущий каравай хлеба, пучок зеленого лука (ох, уж этот Мишкин лук!), завернутая в тряпицу сковородка; в другом – чугунный котел. И у каждого, исключая Пьера Нелидова, – деревянная ложка искусной работы мстерских[20] древорезов, позолоченная, с цветочками. Куда как хороша она для ухи: ни губы, ни язык не обожжешь. Не то, что серебряная, которую прихватил Пьер.

Незаметно добрались до городской окраины. Впереди открылся выбитый, с ямами и ухабами, Романовский большак. Он вел на бурлацкую столицу Рыбинск, в глухое медвежье Пошехонье.

Вскоре свернули к Волге. Начинался лесок. Листва на белых березах радовала своей нежной зеленью. Молодо выглядели даже старые сосны: иглы у них новенькие, липкие, пахучие.

Полушкина роща тянулась вдоль крутого волжского берега. Робко шелестели листьями тонкие осинки – они даже самого легкого ветерка пугаются. Ломкий корявый ольшаник густо заполонил сырую низину оврага, разрезавшего рощу на две половины.

А дубы, дубы! Вековые, кряжистые, могучие, как богатыри, выстроились они в длинный ряд вдоль высокого берега, прикрывая полянки и все на них растущее от беспокойного, резкого ветра, рвущегося с севера – от Вологды, от Архангельска. Мало людей в этих местах, никто здесь не живет, А когда-то дымили тут серные и купоросные заводы купца Полушкина.

Это были обыкновенные деревянные сараи, длинные, с низко нахлобученными крышами. Потом купец умер, оставив их в наследство своему пасынку Федору Волкову и его братьям. Но Федору Волкову было не до заводов. Он увлекся лицедейством – театральными представлениями – и вскоре стал первым актером российским. А сараи постепенно разрушались, заросли бурьяном. И осталось от них одно лишь название – Полушкина роща.

– Что призадумался, друже? – шагая рядом с Николаем, заговорил Андрей Глушицкий. – Не горюй, смотри веселее на божий мир. Все пройдет, как написано на кольце царя Давида. Правильно написано! Я с этим согласен.

Глушицкий все больше нравился Николаю.

Он милый и умный. Жаль только, стихами не увлекается. У него своя стихия – геометрия: катеты, гипотенузы, углы, прямоугольники и эти самые «Пифагоровы штаны», которые во все стороны равны.

Улыбнувшись краешком рта, Николай снова углубился в свои думы.

– Да что с тобой? – забеспокоился Глушицкий. – Ты, брат, нездоров?

Николай грустно покачал головой:

– Нет, я-то здоров. А вот Ивану Семеновичу плохо. Доктор говорит, на юг ему нужно, а то помрет.

– Чего же он не едет?

– Эх ты, чудак! А деньги где? Он на жалованье живет.

– Да, нескладно получается.

– То-то и оно…

Разговор их прервался – пришли на место. Сложили груз под тенью ветвистого дуба, и Мишка, считавший себя за главного, подал команду:

– В рюхи!

Притащили запрятанные в кустах еще с прошлой осени короткие березовые кругляши и палки. И пошла писать губерния! Со свистом летели увесистые палки, разрушая замысловатые фигуры городков.

Проигравшие возили победителей на себе верхом. Николай уже дважды катался на Мишке. Но под конец и тот взял свое. Взгромоздившись Николаю на спину, он основательно помял ему бока. Да к тому же еще обидно прикрикивал:

– Но-о, каурая! Царя возила!

Потом ловили рыбу. Сидели с удочками на берегу Волги. Клевало плохо. За час поймали десятка с два колючих мокроносых ершей. Конечно, для ухи ерш – первое дело, если еще хороший головлик или щучка есть. А они-то и не попадались.

– Дружочки мои! – загорланил вдруг на всю рощу Коська. – Я знаю, где рыба. Сматывай удочки. За мной!

Коське поверили. Он зря болтать не будет. Все устремились за ним. Остался на месте только пухленький Пьер Нелидов.

– Пардон! Я положительно устал, – потягиваясь по-кошачьи, гундосил он.

Идти пришлось недалеко. Шагов через двести впереди заблестела вода: не то лужа, не то бочажок.

– Тут! – твердо сказал Коська, сбрасывая с себя рубашку. Остальные стояли без движения с изумленными лицами.

– А вы чего? Раздевайтесь!

– Уж не купаться ли прикажешь в этом болоте? – насмешливо спросил Николай. – Пиявок кормить?

Коська рассердился.

– Черти полосатые! Ничего-то они не смыслят. Ничегошеньки!

Он смело полез в воду. Оказалось совсем неглубоко; чуть повыше колена. Коська шагал зигзагами, баламутя воду ногами. Скоро она сделалась мутно-коричневой, как кофе. То тут, то там запрыгали мел* кие лопающиеся пузырьки.

– Хватай, хватай! – отчаянно закричал Коська, выбрасывая на траву длинного зубастого щуренка. Вот он снова нагнулся на том месте, где кипели пузырьки, и еще одна рыбина блеснула на солнце.

Скинув с себя одежду, Николай прыгнул на помощь Коське. За ним поскакали в воду и другие. Бочажок закипел от дружного бултыханья ребячьих ног.