На берегу великой реки - [46]

Няня и Колю пыталась поставить рядом с собой на колени. Но он быстро проскользнул мимо. Ему хотелось побыть сейчас около матери и вместе с ней порадоваться спасению Степана.

…Прошло две недели.

Неотвратимая осень всюду давала знать о себе. Яркими красками увядания пестрели осиновые рощи. Грустно сбрасывали с себя последние листочки белоствольные березы.

Давно миновало бабье лето. Отлетали в прозрачном, пахнущем грибами воздухе белые паутинки.

Коля и Андрюша собирались со дня на день уехать в Ярославль, в гимназию. Мать заботливо готовила им все необходимое для отъезда. Но, увлеченный охотой, отец забыл вовремя заказать мундиры и форменные фуражки. Их сшили с опозданием.

Накануне отъезда отец разрешил Коле отправиться с Кузяхой на охоту. К сыну Ефима Алексей Сергеевич с некоторых пор стал относиться грубовато-доброжелательно, надеясь, должно быть, что он скоро заменит попавшего в немилость отца. Как-то раз он даже потрепал Кузяху по щеке и весело-укоряюще сказал;

– Как же это ты, шельмец этакий, палец себе отстрелил? А? Неладно, право, неладно!..

И вот мальчуганы гордо шагали с ружьями за спиной по деревенской улице. Впереди бежал остромордый легавый пес Летай. Совсем еще молодой, он бестолково тыкался носом в землю, убегал на задворки, откуда его не скоро дозовешься.

С видом бывалого егеря Кузяха вел Колю на широкое, поросшее осокой Печельское озеро.

– Уток там тьма-тьмущая! – скороговоркой сыпал он. – Тихменев-барин намедни столько настрелял, что на двух телегах увезти не могли. А я прошлый раз одним выстрелом целый пяток свалил. Жирные! Как упали на землю, так от сала и лопнули.

– Да ну? – изумлялся Коля. Однако в голосе его слышались нотки недоверия. Чувствуя это, Кузяха принял оскорбленный вид.

– Вот те и ну, баранки гну! – пыхтел он. – Не веришь, так зачем пошел со мной?

Но Кузяха дулся недолго. Когда вышли за околицу, он вдруг спросил:

– Степана не видел?

Где его увидеть! В холодной держат. На двух замках. Не проникнешь к нему.

– Ишь ты, беда какая, – вздохнул Кузяха и снова спросил:

– А слышал, какая заваруха у Тихменева-барина вышла?

Нет, Коля ничего не слышал. Он удивленно глянул на Кузяху:

– Заваруха?

– Ну да, заваруха, – подтвердил тот, рывком поправляя ружье за спиной. – К батьке знакомые охотники из города приходили. Поднялись, бают, тихменевские мужики.

– Как поднялись?

– Очень даже просто. Пришли к нему прямо на усадьбу с дрекольями и кричат: «Долго ты из нас кровь сосать будешь?» Бают, Тихменев-барин ужасти как перепугался, не выходит к народу. Выслал своего слугу: объяви, дескать, что с нынешнего дня перестану обижать, все буду делать по справедливости. И жалую, бает, вам две бочки вина из своего подвала. Пейте за мое здоровье, сколь душе угодно. Мужики-то, вишь ты, и обрадовались. Уселись на лужайке, выпивают, песни поют. А Тихменев-барин тайком в город поскакал. Так и так, мол, бунтуют мужики. К вечеру нагрянули в село солдаты. Всех перепороли от мала до велика. Да еще с десяток мужиков в Кострому, в острог, угнали. Вот оно какое дело-то! А ты говоришь!..

Разве Коля что-нибудь говорит? Нет, слушая Кузяху, Коля вспомнил тот вечер, когда Тихменев похвалялся, как он травил крестьянского мальчика собаками: «Он бежит – они за ним! Он остановится – и они встанут!» Эти пьяные выкрики и сейчас звучали в ушах Коли.

А Кузяха доверительно продолжал:

– Сказывают, многие мужики Тихменева-барина в лес убежали. Отплатим, говорят, тебе, барин, за злодейский обман и все прочее. Так он теперь прямо трясется от страха. По ночам с ружьишком у окна торчит, глаз не смыкает. Но все равно ему красного петуха подпустят. Помяни мое слово, подпустят!

– Ясно, подпустят, – согласился Коля. – И поделом!

Кузяха удивленно вытаращил глаза:

– Ты это сурьезно?

– Конечно! Зверь твой Тихменев.

– Какой он мой! – запротестовал Кузяха и, помолчав немного, с уважением сказал:

– Это ты здорово сказал – зверь! А ведь я думал, ты за Тихменева-барина.

– Вот те раз! Почему?

– А как же, ты не наш брат, не из простых. Твой отец с Тихменевым – два сапога пара. Все так говорят…

Коля промолчал. Ему было стыдно, что отец его похож на Тихменева. Но ведь это правда. Нет, он никогда не будет таким. «А тихменевские мужики – молодцы, – одобрительно подумал он. – Они, наверно, тоже хотят стать добрыми разбойниками!..»

В разговорах незаметно подошли к озеру. Ловко прыгая с кочки на кочку, Кузяха сердито крикнул:

– Ты как ружье держишь? Нешто так держат! Того и гляди, пальнешь в собаку.

Торопливо подняв ствол ружья кверху, Коля не без робости смотрел на Кузяху. Он чем-то напомнил ему сейчас конюха Трифона, когда тот учил его верховой езде.

А Кузяха между тем продолжал:

– Ты не вздумай в грачей палить. Грач – птица пользительная. Хороший охотник и в галку тоже стрелять не станет. Зачем дробь зря переводить…

Из кустов с шумом вылетела одинокая утка. Она ошалело метнулась к озеру, потом повернулась назад и закружилась над головами охотников.

Вскинув ружье, Коля выстрелил. Утка испуганно крякнула и стремительно понеслась вперед.

– Зачем стрелял? Кто тебя просил? – с обидной строгостью вопрошал Кузяха. – Для чего ради поторопился? Понапрасну только дичь перепугал. Ищи-свищи теперь!