На берегу неба - [70]

– Черт! – сказал я.

– Что вы тут делаете? – в тот же миг в каком-нибудь полуметре от меня прозвучал женский голос.

Хуже всего, что раздался он из-за забора, прямо из-за ржавых листов железа: этот огород, значит, не был заброшен, кто-то еще доживал свое счастье на нем, а это не входило в мои планы. Но, с другой стороны, облюбованный мною куст был хорош, да и я изрядно потрудился над ним, так что отступать мне не хотелось.

Поэтому я сказал возможно более грубым голосом:

– Ничего.

– Как это ничего, когда я слышу, что вы тут копаете?

– Нет, – сказал я и рубанул по корню лопатой. Лопата была острая, но корень не поддался.

Я опять рубанул.

– И вам не стыдно?

Я подумал, что стыдно, и еще раз ударил по корню лопатой. Пожалуй, еще разок, и он обрубится.

Но в это время на дорожке появился мужик.

– Вы это что? – возмущенно сказал он.

– А вы не видите? – мрачно спросил я. Мне что-то стала не нравиться вся эта история.

– Зачем вы выкапываете шиповник? Не вы же сажали! – возмущенно вскричал мужик. Подходить близко он побаивался: я был сильнее и моложе его, к тому же он впопыхах забыл захватить какое-нибудь смертоносное орудие, а у меня в руках была лопата.

Я за доли секунды просчитал все это и подумал, что происходящее не в мою пользу. Во-первых, невинное выкапывание куста шиповника теперь смахивало на воровство. Во-вторых, своими действиями я явно обижал и тревожил людей, которые не причинили мне никакого зла. При таком раскладе мой дом получит не подарок, а украденный куст шиповника, который, в чем я теперь не сомневался, не приживется, я возьму еще один грех на свою грешную душу, а ей и без того нелегко. Надо было срочно разрулить ситуацию в благоприятном смысле.

– Послушайте, – сказал я мужику. – Я уже почти выкопал этот куст. Подарите мне его. Один. Что вам, жалко, что ли?

– Я вам его не дарил.

– Ну вы и жук, – сказал я. – А что теперь с ним делать прикажете?

– Вы идите, я его обратно закопаю.

– Ладно, – согласился я. – Я не знал, что этот куст вам так дорог. Извините.

Мужик, похоже, не верил, что ему удалось уговорить меня.

– Там на поле, за лесополосой, много шиповника растет, – помягчевшим голосом, словно бы уговаривая меня, сказал он. – Мы в свое время там и брали…

– Спасибо, – как можно дружелюбнее произнес я. – Я просто не знал. Сейчас схожу туда, и там выкопаю…

– Тут вот дорожка, тропинка тут… – предупредительно указал мне верный путь мужик.

Я пошел по тропинке. Калитка в огород была открыта, там, внутри, на лавочке под навесом, сидела испуганная женщина. У калитки стояла «Волга» старой модели. Прогрохотала электричка. Я прикинул, сколько им лет. По шестьдесят, наверное. Значит, когда сносили деревню, им было по сорок – сорок пять. Они привыкли работать на земле и отвыкнуть уже не могут. И, как все крестьяне, они очень ревностно относятся к плодам рук своих. Что ж – винить их за это?

Я вышел в поле и там действительно быстро нашел несколько кустов шиповника. Не таких правда красивых – но какая, в сущности, разница? Я быстро справился с двумя кустами, загрузил их в рюкзак и пошел обратно.

Огородники теперь вдвоем стояли у открытой калитки.

– Спасибо, нашел, – сказал я.

– Пожалуйста, пожалуйста… – с облегчением закивали они, убеждаясь, что хрупкая гармония их жизни восстановлена, что я не тать и не злой человек, и ничто не пострадало, и вечер замечательно золотой, и кузнечик звонко славит тепло в разогретых за день травах.

А я шел и радовался, что добыл для дома подарок, и эти кусты – они обязательно приживутся, и вечер золотой, и кузнечик…

Птица-тюльпан

Рузанне Абгарян

Откуда бы ни возвращаться и что бы ни случилось, дома твоего не минуешь. Тут траектория всегда касательна, но неизменна: из какой бы передряги не вывернулся, из какого бы пейзажа ни выпал, некий неявный, но упрямый принцип, лежащий, видимо, в основе мирозданья моего и твоего, – путь обязательно скривит и заведет меня к тебе. И, следовательно, придется продолжить – о проделанном пути, соответственно, о подвигах, сокровищах, поверженных великанах или просто об очередной придури, сообразно которой я пережил очередное приключение в своей жизни. Это неизменно, хотя меняемся и мы, и мир: и песочницы против твоего подъезда уже нет, и качелей, и кустов жасмина – теперь здесь просто паркинг. Тополя. Иные из них возросли, а иные, увы, засохли, черна плоть их в прорехах иссохшей коры. Пустыня силится, утоптанная земля тверда, как кирпич, засушливый ветер сонмища мелких, как труха соломы, бабочек несет над землей. Где были прежде сырые канавы, мостки деревянные, крапива, чертополох, черный и серый котенок – там за забором из редкого штакетника стоял дом, наполовину вросший в травы, в нем жили две бабки, два неуклюжие ангела. Как быстро время сменило картинку…

На уцелевших тополях обвисают пылящие колокольцы сложенных крыльев насекомых, и в шелесте листьев прячется шорох их трапезы. Бабочки тоже устали: они достигли оазиса средь динамита домов, среди дымящихся автомобильных рек, неподвижно рокочущих донными камнями своих поршней. Серый дым бабочек, сносимых ветром на раскаленные стены домов, на задернутые от солнца шторы, на белые скатерти; упрямство их подвижной жизни, сухость их смерти.