На берегах Гудзона - [29]

Во все продолжение бессонной ночи его терзали бесконечно мучительные мысли; несмотря на все усилия, он не мог найти никакого объяснения событиям вечера.

Возможно ли, чтобы Грэйс так внезапно лишилась рассудка? И вообще — сумасшествие ли привело ее к такому образу действий?

Если бы только одно внезапное воспоминание о Джоне Роулее побудило ее оттолкнуть его от себя, то в глазах ее не было бы такого выражения, когда она смотрела на него; он ясно помнит ее взгляд; она на самом деле не узнала его. Напрасно бился он над разрешением этой загадки; он знал лишь одно: его постигло ужасное несчастье.

Около половины шестого он достиг города.

Если бы отец не находился в отъезде, он тотчас же поспешил бы к нему; чтобы поделиться с ним своим горем. Он чувствовал, что ему необходимо кому-нибудь рассказать о пережитом, чтобы не сойти с ума.

Благодаря своему продолжительному пребыванию на чужбине и дружбе с Джоном Роулеем, Гарвей Уорд совершенно отдалился от своих прежних знакомых. Единственный из его бывших товарищей по школе, Лоукин, к которому он питал доверие, находился теперь в Адирондаксе. Гарвей внезапно загрустил: во всем огромном городе у него нет ни одного друга! Он подумал было об Этель Линдсей; но чем могла ему помочь эта нервная, беспомощная девушка? Кроме того, небольшое местечко Б., где она все еще продолжала скрываться, лежало в двух часах езды от Нью-Йорка, а ему нельзя было терять ни минуты. К кому же все-таки обратиться?

Тут он вспомнил о Самуиле Каценштейне, — ну, конечно, к этому старику; как мог он забыть о нем?

Самуил Каценштейн, ошеломленный рассказом Гарвея, подал совет справиться на квартире Грэйс и на городской квартире Уордов. Ни там, ни здесь Грэйс не оказалось.

Гарвей был близок к отчаянию; каким путем мог он, без малейшего следа, найти в этом громадном городе свою жену?

— Нам остается только дать знать полиции, — прошептал он беззвучно.

— Телефонируйте сперва в охотничий домик, — посоветовал Самуил Каценштейн. — Может быть, за это время там произошло что-нибудь такое, что могло бы навести нас на след.

Они зашли в ресторан.

— Я не в состоянии говорить по телефону, — сказал Гарвей, бессильно опускаясь на стул. — Я весь дрожу, и боюсь, что упаду в обморок.

Старый разносчик вошел в телефонную будку.

Через несколько минут он вышел оттуда с сияющим лицом.

— Ну? — еле слышно промолвил Гарвей.

— Она там!

— Правда?

— Да. Я просил вызвать вас, и мне ответили, что вы рано утром уехали в город, и что дома одна г-жа Уорд. Чтобы быть вполне уверенным, я попросил позвать вашу жену к телефону.

— И она подошла? Вы действительно слышали голос Грейс?

— Да. Она спросила, не знаю ли я чего-нибудь о вас, так как для нее совершенно непонятно, зачем вам понадобилось так рано поехать в город. Я ответил, что не позднее чем через два часа вы будете дома.

Гарвей не был в состоянии промолвить ни слова; он схватил руку старого разносчика и стиснул ее так крепко, что тот чуть не вскрикнул от боли. Затем он быстро вскочил со стула и бросился к автомобилю. Самуил Каценштейн хотел проститься с ним, но Гарвей, ни слова не говоря, повел его с собой в автомобиль.

В передней Грейс вышла к ним навстречу. При виде Гарвея, на ее бледном лице появилась яркая краска, и, быстро подбежав к нему, Грэйс обвила его шею руками:

— Гарвей! Гарвей!

Самуил Каценштейн с удовлетворением покачал головой: порядок был как будто восстановлен.

Некоторое время спустя все трое, сидя в уютном салоне, обсуждали происшествия прошедшей ночи.

— Я ничего не понимаю, — говорила Грэйс испуганным голосом, взяв руку Гарвея и не выпуская ее. — Сегодня утром я проснулась в лесу, на расстоянии, приблизительно, часа ходьбы отсюда. Как я там очутилась, что произошло до этого, я ничего не знаю. Я себя чувствовала смертельно усталой. С трудом мне удалось найти дорогу сюда, и когда я, наконец, добралась до дома, тебя здесь не оказалось.

Кратко и осторожно Гарвей рассказал ей о происшедшем ночью и о том, как он искал ее в городе.

— Ты ничего не можешь припомнить, дорогая? — спросил он.

— Ничего решительно.

Гарвей смотрел на нее испытующе: она выглядела очень бледной и изнеможенной, однако глаза ее смотрели спокойно и ясно.

— Не говорите много об этом случае, — заметил старый разносчик. — Это вас только волнует. Теперь ведь все опять в порядке.

— Нет, — воскликнула Грэйс. — Мы должны разобраться в случившемся. Гарвей, — продолжала она с внезапным страхом в голосе, — ведь я не помешанная?

— Нет, нет, дорогая, — успокоил он ее.

— Но как может нормальный человек поступать так, как я, и потом не помнить об этом?

— Помнишь ли ты момент, когда вошла в спальню?

— Да.

— А можешь ли вспомнить, о чем ты тогда думала? Молодая женщина, помедлив, сказала:

— Когда я оставила тебя, мною овладело то самое чувство жуткого страха, которое я испытывала в предыдущий вечер. Я старалась отогнать от себя это чувство, пыталась думать о тебе и о нашей будущей жизни. Это чувство неизъяснимого страха мне не ново, оно связано у меня с каждым сильным приступом головной боли. Когда я начала раздеваться, на меня напала такая усталость, что я еле успела расстегнуть платье и одеть ночной халат, и в таком виде бросилась на кровать. Я, по-видимому, тотчас же заснула.