На берегах Дуная - [71]

— Эх, сейчас бы парочку свежих дивизий в горах иметь. Так можно стукнуть! Все бы ночное наступление пшиком кончилось, — проговорил Алтаев, и Воронкова опять поразила эта твердая уверенность командующего в том, что противник главный удар наносит именно на правом фланге.

— Быстро передать приказ Биркову и проверить его выполнение, — приказал Алтаев и опять углубился в свою карту.

Он долго сидел над картой, потом встал, что-то вспомнив, достал пачку бумаг из висевшей на стене полевой сумки и вернулся к столу. Из бумаг он выбрал синий конверт со многими печатями и достал из него письмо и небольшую фотографическую карточку.

«Милому дедушке от Аленушки», — прочитал он на обороте, вздохнул и всмотрелся в фотографию. На него смотрели большие детские глаза, напоминавшие что-то далекое-далекое.

— Вся в бабушку, — проговорил Алтаев и, поставив на карту пресс-папье, прислонил к нему фотографию.

Теперь глаза девочки смотрели туда, где карандашом ее дедушки было испещрено все цветное поле топографической карты.

— Ничего, Аленушка, ничего, — не отрывая взгляда от карты, сказал Алтаев. — Мы еще встретимся и по садику побегаем, в лошадки поиграем.

X

Офицеры штаба временно располагались в одной большой комнате.

После строгой тишины кабинета командующего Воронкова со всех сторон обступил разноголосый шум. У самого входа в левом углу оградился откуда-то понатасканными тумбочками начальник секретной части, старший лейтенант Птицын. Поджарый, среднего роста, он оглядывал свои сундуки и железные ящики и умолял майора Дивеева:

— Товарищ гвардии майор, не могу же я, понимаете, не могу без охраны. Ну дайте хоть одного часового.

— Ну где я возьму часового? — рассудительно разводил руками неторопливый, всегда спокойный Дивеев. — Вот подойдет рота охраны — пожалуйста, трехсменный, круглосуточный.

— У нас всегда так, — обиженно сморщил Птицын молодое, с едва пробивавшимися усиками смуглое лицо. — А потом случится что-нибудь, за шкирку-то меня возьмут.

— Товарищ гвардии майор, мне работать негде, — вразвалку подошел к Дивееву высоченный старшина Воробьев. — Карту готовить, а сесть негде.

— А где твой стол? — сверкнул на него серыми глазами Дивеев. — Ты же у окна сидел.

— Заняли подполковники Можаев и Орлов.

Дивеев шагнул было, намереваясь сию же секунду отобрать стол чертежника, но вспомнил, что Можаев его начальник и разговоры с ним коротки, сердито махнул на старшину и кивнул в сторону Птицына:

— Вон тумбочки возьми у него, куда ему столько.

— Ну, уж это, знаете ли… — рассердился Птицын.

— Я тоже вместе с вами носил, товарищ гвардии старший лейтенант.

Приход генерала Воронкова прервал споры. В комнате стихло. Только раздавался ломкий бас майора Котникова, говорившего по телефону:

— Повторите еще раз… Еще раз повторите. Не пойму, какая высота? Вот теперь ясно. А дальше как? Дальше, говорю, где передний край «Астры»?

Воронков подошел к Можаеву и Орлову. Подполковники встали.

— Товарищ генерал, — заговорил Можаев, — на перевале горы Агостиан подбито девять танков.

— После, после доложите, — остановил его Воронков, — дайте-ка мне телефон. Да прикажите не шуметь. Разве можно в таких условиях работать? Наведите порядок.

Можаев оглянулся вокруг. Никакого особенного беспорядка он не заметил. Как и обычно, сутуло склонясь над картой, «изводил» направленцев майор Гаврилов, уточняя обстановку.

Бывший учитель математики, худой и высокий тридцативосьмилетний Гаврилов вообще любил точность, а теперь, выполняя одну из самых трудных работ оперативного отдела, был особенно придирчив. На него была возложена обязанность собирать от офицеров оперативного отдела данные обстановки, обобщать их и подготавливать боевые донесения, оперативные сводки и различные информации. Эта работа требовала большой внимательности и точности. В спешке из штабов часто поступали противоречивые, непроверенные данные. Иногда случалось так, что по телефону из штаба корпуса докладывали одно, а проходило несколько минут — и в официальном донесений, переданном по телеграфу, было совсем другое.

— Подожди, подожди, Миша, — говорил он, — давай по порядку.

— Ну, сколько можно повторять! — возмущался высокий детина в щегольской гимнастерке с новыми майорскими погонами.

— Повторять ничего не нужно. Документик, документик давай.

— Какой документик? По телефону принял.

— Разговор так разговором и останется. СТ[3] работает. Ну, вот и давай ленту.

— Ну и бюрократ ты, Митя, — возмутился майор и, зная, что Гаврилов все равно своего добьется, повернулся и побежал на телеграфный узел.

В самом дальнем углу комнаты, у стола полковника Фролова, стояли его заместитель подполковник Сашин и помощник майор Хлебников. Спорщик b «философ» Хлебников, прозванный так за склонность к длинным рассуждениям по самым различным вопросам, доказывал Фролову:

— Совершенно ясно и понятно. Противник наносит главный удар и бьет вдоль Дуная. Не сегодня-завтра будапештская группировка рванется на запад. Комбинированный удар. Так было под Сталинградом и так же под Корсунь-Шевченковским.

Фролов невозмутимо слушал его, сам давно придя к таким же выводам. Ничего нового Хлебников не сказал, да едва ли и мог сказать сейчас. Никаких новых данных о противнике у него не было. Но Фролова мучили сомнения, тысячи различных предположений, и он старательно выслушивал и своих помощников, и начальников разведки корпусов, и офицеров с наблюдательных пунктов, пытаясь в десятках различных докладов уловить ту крупицу истины, которая помогла бы раскрыть замыслы противника и группировку его войск. Фролов вновь и вновь продумывал всё, что было известно о противнике за последний месяц. Несколько отрывочных данных о сосредоточении в Комарно танковых дивизий «SS» «Мертвая голова» и «Викинг» никакими другими сведениями не подтверждались. Какими же силами наступает противник?