На белом свете. Уран - [218]

— Если б можно было ее забрать, Галя…

Прошло еще два долгих дня, прежде чем врач разрешила Платону навестить Стешу. Длинным коридором он следовал за Верой Григорьевной, стараясь успокоить себя и ничем не выдать тревоги.

— Прошу сюда, — открыла дверь Вера Григорьевна.

В ординаторской стояла белая кровать на колесиках, белые стулья и шкаф с медикаментами. А где же Стеша? Платон приблизился к кровати и оцепенел: поверх одеяла лежали тонкие Стешины руки, и больше ничего он не видел. Лицо было забинтовано: ни глаз, ни губ, ни щек…

— Я даю вам десять минут, — сказала Вера Григорьевна и вышла.

— Стеша…

— Это ты? — еле заметно шелохнулась марля на губах. — Я очень рада, что это ты. Только немножко опоздал… Немножко опоздал.

— Стеша, если б ты не уехала тогда из Сосенки… Я позвонил, но тебя уже не было.

— Возможно, что я сделала глупость… но он нашел бы меня и потом… Я не могла, Платон, остаться, потому что… в тот вечер ты не сказал мне ни слова, а потом… я увидела над твоим столом карточку… ее… и…

— Стеша, — Платон взял ее руку, нежно погладил длинные пальцы. Раньше он не замечал, какие у нее красивые руки. — Неужели та карточка сильнее… нас?

— Не знаю.

— Я приехал, чтобы сказать тебе все…

— Надо было чуть раньше, а сейчас… Ты меня не узнаешь.

— Стеша, зачем ты это говоришь?

— Затем, что мне Вера Григорьевна и врачи из института глазных болезней рассказали все. Ты не бойся, я сильная…

— Все будет хорошо, Стеша, ты вылечишься и еще будешь сниматься в кино… и…

— Платон, я не слышала, чтоб снимали одноглазых актрис с изуродованным лицом…

— Я разговаривал с профессором, и он сказал, что ты будешь видеть! Ну, останется какой-нибудь шрам на лице.

— Ты говоришь так, потому что привык к этим клиникам. И знаешь, что надо говорить тем, кто лежит в них. Открой немножко окно, душно… Сейчас придет Вера Григорьевна, ты иди, Платон… Спасибо тебе… Только в Сосенке не рассказывай.

— Я не собираюсь пока уезжать домой.

— Тебе надо.

— Я без тебя не уеду.

— Без меня? — Стеша легонько сжала руку Платона. — Тогда не уезжай… обожди меня, Платон. А… если я буду страшная… слепая…

— Стеша, дорогая моя, ты самая лучшая для меня на всем белом свете. Теперь мы будем с тобой…

— Мы так долго шли друг к другу, — промолвила Стеша, — так долго…

Вошла Вера Григорьевна:

— Платон Андреевич, пора, Стеша должна отдохнуть.

— Я завтра приду, Стеша, — Платон поцеловал ее руку и вышел.

…Приехал из Сосенки Алексей, чтобы рассчитаться со студией, зашел к Клаве и целый вечер рассказывал Платону о селе, будто тот выехал оттуда бог весть когда…

— В селе говорят, что ты поехал в Приморск, за Стешей.

— Правильно говорят, — усмехнулся Платон. — Снег хороший выпал?

— Бульдозерами дорогу пробивали до Косополья, — рассказывал Алексей. — Отар три ночи дома не показывался. То цемента не было, то бетона. Мешалки позамерзали.

— Так ты уже наш, сосенский, Алексей?

— Выдубецкий. Через неделю выйдет первый номер «Факела». Это мы так назвали нашу газету… А Росинка уже уехала…

— Вернется?

— Осенью… Ох, как долго ждать этой осени, — грустно сказал Алексей.

— Разве время — препятствие для любви?

— Если, она настоящая, тогда нет, — ответил Алексей. — Стешина могла б выдержать все… даже пережить смерть. Возможно, я сумею, когда-нибудь рассказать людям о Стешиной любви… Когда ее подруги Светлана, Софья, твоя сестра и Росинка делились со мной тем, что они знают, так я не верил, мне казалось, что я слушал легенду.

— Разве они знают всё, Алексей?

— Люди, всё знают… Всё.

— Нет…

— Платон, ты неправ… Каждый человек, в большей или меньшей мере, художник, мыслитель и поэт. Он домысливает события, взаимоотношения между людьми и в зависимости от их характера, симпатий или антипатий передает услышанное через призму своего ощущения, — так рождается обобщенный образ не только отдельного человека, а и песня, и легенда. Мне только жаль, — продолжал далее Алексей, — что Стеша больше не может сниматься в кино… Мы потеряли необыкновенную актрису… Борис Аверьянович поседел за эти дни…

— Хорошо, что мы потеряли только актрису, Алешка…

— Вчера на студию приехал Корчмарев, режиссер, который хотел снимать Стешу в своем фильме. Вернулся из клиники, плакал, как ребенок… Старый, седой и — как ребенок…

— А ты чего киснешь? — с нарочитой грубоватостью Платон перебил Алексея. — Вытри, вытри слезы, Алешка. Главное, что Стеша есть, понимаешь, живая…

Через несколько дней, когда Платон, как и всегда, пришел утром в клинику, сестра не пустила его к Стеше.

— Но мне Вера Григорьевна всегда разрешала, пропустите, пожалуйста, — стал уговаривать Платон.

— Именно Вера Григорьевна и велела, чтоб вы здесь посидели.

Платон успел несколько раз перечитать на плакатах все врачебные советы больным желудком, диабетикам, знал уже, как надо кормить грудных детей и какая гимнастика рекомендуется беременным. Вдруг открылась входная дверь и в приемную ввалились три здоровенных парня в форменных фуражках таксистов. Они принесли большую корзину цветов и множество каких-то свертков. Один из них, похожий на боксера, на цыпочках подошел к сестре, снял фуражку и шепотом сказал:

— Валя, мы уже есть. Очень извиняюсь, но нас трое… Остальные придут завтра. Я им едва втолковал, что это не парад и не футбол, а… клиника.