На белом свете. Уран - [217]

— Артистку зарезали, — уточнил другой. — Артистку?

— Стешу Чугай… Вы что, не знаете Стешу Чугай?

— Кого?! — Платон рванул с себя салфетку. — Стешу Чугай? Не может быть. Кто?

— Вы не верите? Об этом весь город знает! Бритвами все лицо ей исписал, подлюга. Вешать таких надо…

Платон выбежал из парикмахерской, вытирая рукавом остатки мыльной пены. Он вскочил в кабину грузовика, проезжавшего по улице.

— Я прошу вас, отвезите меня на киностудию. Мне очень нужно, прошу вас!

Шофер круто развернул машину…

В коридоре студии Платон встретил уборщицу.

— Скажите, что со Стешей Чугай? Кто знает, что с ней?

— Зайдите к Лебедю, — показала на обитую дерматином дверь.

— А-а, это вы, Платон Андреевич? — Борис Аверьянович пожал руку Гайворону. — Как вы успели так быстро приехать? Стеша просила, чтобы в село не сообщали.

— Что с ней, жива? — не ответил на вопрос Платон. — Да говорите же вы!

— Жива… Нет, это… это ужасно! Ужасно, — обреченно повторял Лебедь.

— Расскажите, что с ней! — Платон дернул Лебедя за лацкан пиджака.

— Извините, — опомнился Борис Аверьянович. — Вчера вечером она вышла из университета…

И Платон услышал страшный рассказ.

— Она что, слепая?

— Не знаю. К ней никого не пускают. Встретиться с врачом мне еще не удалось…

В приемном покое сидела Клава. Увидев Платона, она произнесла сквозь слезы:

— Лучше б меня, лучше б меня…

Борис Аверьянович поговорил с дежурной, та взглянула на Платона, покачала головой и скрылась за дверью кабинета.

— Кутня задержали? — только теперь спросил Гайворон.

— Сидит.

В это время в приемный покой вернулась сестра.

— Врач Тищенко вас ждет, — сказала она, подавая халаты.

В маленьком кабинете сидела молодая женщина-врач.

— О, сколько вас! Садитесь. Кем вы приходитесь?

— Она квартирует у меня, — пояснила Клава, а затем представила остальных: — Это режиссер Лебедь и Платон…

— Гайворон? — Тищенко внимательно посмотрела на Платона. — Стеша в бреду называла ваше имя…

— Как она? — несмело спросил Платон.

— Могло быть хуже… Сейчас ее жизни ничто не угрожает, но… мы еще не знаем, как с глазами, собственно, с одним… Сегодня соберется консилиум… Не исключено, что переведем ее в глазную клинику, но это после того, как закончат работу хирурги… Может, предстоит пластическая операция…

— А лицо Стеши… очень…

— Мы сделаем все, чтоб… вы узнали ее, когда выйдет из больницы, — поняла Тищенко вопрос Клавы.

— Когда можно ее увидеть? — спросил Платон.

— Надеюсь, дня через три-четыре… Сейчас у Стеши высокая температура и критическое нервное состояние. Понимаете? До свидания! — Тищенко посмотрела на часы, потом на Платона: — Я скажу, что вы приехали.

— Может, ей что-нибудь принести? Апельсины или конфеты? — Клава не могла успокоиться.

— Нет, Стеша сейчас ничего не может есть. Всего доброго.

Клава и слушать не захотела о том, что Платон поселится в гостинице.

— Никаких отелей! Пока я живу в Приморске, тебе гостиницы не нужны.

Простившись с Лебедем, Платон вместе с Клавой зашел в парикмахерскую за чемоданчиком.

— Что же вы не дали мне вас добрить? — Мастер усадил Платона в кресло. — Та артистка ваша знакомая? Я так и подумал: если человек, услышав о Стеше Чугай, срывается с кресла и убегает — это неспроста. Говорят, он порезал ее за любовь. Может быть? — Платон был благодарен мастеру, что тот не требовал ответов. Сам спрашивал и сам себе пояснял. — А если любовь, то надо резать? А что? Он себе купил пять бритвочек «Нева» и идет резать людей. Тоже мне парикмахер…

— Слушайте, маэстро, — обратилась Клава к парикмахеру, — вам не кажется, что вы очень много говорите?

— Я много говорю? — удивился маэстро. — Я ж молчу, как вобла на нарах. А что? Уже нельзя, мадам, и слова сказать? Вы меня удивляете. Если бы вы услышали мою родственницу Маню, то вы б имели удовольствие. Она может выступать в английском парламенте… Когда мы ехали из Приморска в Одессу, так она никому не дала сказать ни единого слова. Вы себе представляете? Одеколон? Я даю вам «Шипр». Будьте здоровы, вы, мадам, тоже.

Пока Клава еще не выходила на работу, Платону было не так тяжко, а сегодня он ходил сам не свой. Вера Григорьевна Тищенко, с первого взгляда суровая и официальная, оказалась на удивление сердечным человеком. Сегодня утром она позвонила Платону и сообщила, что Стеша чувствует себя лучше, снизилась температура, но ее глаза вызывают у врачей серьезное беспокойство. Вечером опять соберется консилиум.

— Я сказала ей, что вы приехали, Платон Андреевич, и признаюсь, сначала пожалела.

— Почему, Вера Григорьевна?

— Потому что ей стало плохо. Она, наверное, не ждала, что вы приедете… Сейчас это уже позади… Я кое-что поняла… хорошо, что вы приехали…

— Когда вы позволите мне прийти?

— Терпение, Платон Андреевич. Я сама вам скажу… Стеша очень просила ничего не сообщать отцу и сестре…

Платон позвонил в Косополье, рассказал Галине о несчастье и попросил предупредить Васька, что он еще на несколько дней задержится в Приморске. Галина записала номер телефона Клавы.

— Зачем вы мучаете друг друга, Платон? С той не было счастья, и тут не можете соединить свои дорожки, — укоряла Галина. — Забирай Стешу, и поезжайте домой.