На белом свете. Уран - [105]

— Это же на каких радостях, Поликарп? — удивился Михей.

— Не на радостях, — ответил, не пряча грусти, — а так надо… Дочка замуж выходит…

— За кого? — Кожухарь даже рот раскрыл от неожиданности.

— За Кутня, — сказал Поликарп и отвернулся. — Выбрала…

— Почему ж я не слышал? — пожал плечами Кожухарь. — Обо всем знаю, а об этом не слышал… Удивительно.

— Пусть бы выходила, я не против. Но разве ей Кутень пара? Вот Юхим целую зиму ходил. Это же хлопец! Так нет, Кутень ей понравился. Эх! — Поликарп выбил ладонью пробку и наполнил чарки.

— И когда же это она тебя порадовала?

— Вчера…

Платон стоит на коленях перед Наталкой и говорит ей, только ей: «Не смотри на меня такими грустными глазами! Я люблю тебя, люблю!» — это воспоминание не оставляло Стешку ни на минуту. Оно было последней разорванной ниточкой, которая уже не удерживала Стешку от безрассудного, отчаянного шага. Она приехала вечером к клубу, надеясь встретить там Дмитра и при всех броситься к нему на грудь и сказать: «Не смотри на меня такими грустными глазами! Я люблю тебя, люблю!»

Но Кутня не было, и Стешкин замысел не удался. Тогда она побежала в контору, где шло какое-то заседание, и написала Кутню записку:

«Приходи сегодня ко мне в поле. Я буду ждать. Стешка».

Он пришел ночью. Стешка ждала его возле погасшего костра.

— Я… я пришел, Стешка… Ты звала?

— Звала.

— Зачем?

— Я выхожу замуж.

— За… за кого?

— За тебя! Чего стоишь? Обнимай меня, целуй!

— Гы-гы, — не поверил Кутень.

— Ну?! — Стешка притопнула ногой.

Кутень дрожащими руками обнял Стешку и поцеловал. Стешка вырывалась из его объятий.

— А теперь иди домой.

— Я побуду с тобой.

— Нет, я тебе уже все сказала.

— А когда мы поженимся? Я такой счастливый человек…

— Я рада, что появился еще один счастливый человек…

Чугай выслушал дочь и по тому, как она говорила, понял, что Стешка не отступит от своего решения.

— Что ж, перечить тебе не буду, — грустно сказал Чугай, — только б ты была счастливой.

Сосенские молодицы подхватили эту новость, и пошла она гулять по селу, вызывая удивление, тревогу и радость, догадки и намеки, смех и горе…

— Долго выбирала!

— Ну и счастье ухватила, чтоб тебе ни дна ни покрышки!

— А что? Хлопец культурный, при должности…

— А Юхим, говорят, до смерти убивается… Песню о ней сложил…

— Да не на тот голос…

— Ей-богу, слыхала, что это Стешка назло Платону замуж за Кутня выходит… Чтобы я своих ведер домой не донесла, если брешу…

— И я слышала, кума.

— Вот так жизнь запропастит…

— Любовь!

— Теперешняя любовь на три дня. То когда-то…

— Где же она теперь будет жить?

— Хату поставят… Отец же у него директор, разве не достанет кирпича?..

— А я говорю, что тут дело нечистое. Может, так уже приспичило, что хоть бегом до загса беги… Разве я свою пустила бы одну в поле ночевать? Допаслась…

— Стешка не такая. В строгости себя держала…

— А-а, нам лишь бы на свадьбе погулять да чарку выпить.

— Может, духовую музыку наймут?

— Юхим на гармошке ей сыграет!

— Не-ет, не Кутню это жена. Он же комок глины, прости господи, а она огонь…

— Олег Дынька хвалился, что комсомольскую свадьбу Стешке устроит.

— Пусть хоть пионерскую, лишь бы поплясать.

— О-о, смотрите, к Чугаю сват приехал на молоковозе.

— О, и сваха!

— А худющая ж, как та Колядиха!

— Зато важничает!

Олег Дынька бегал по селу с таким видом, будто он сам собирался жениться. Девушки украшали хату, плели венки, хлопцы свозили со всего села столы. За всем этим наблюдал Дынька, давал указания и советы, договаривался, что и когда играть, писал приглашения на свадьбу. А тем временем, наверное, в десятке хат пеклось и варилось, жарилось и парилось. Поликарп купил хряка, колхоз премировал Стешку бычком и деньгами. Василь Васильевич Кутень тоже подкинул денег, но участия в подготовке к свадьбе не принимал.

— Может, еще передумаешь, Дмитро? Колеса же и назад вертятся.

— У меня, отец, своя голова есть…

— Пустая она у тебя, как барабан.

Стешка в белом платье, с дружками ходила от хаты к хате, приглашая на свадьбу. Вслед за ней шествовали с песнями девушки — в венках, в цветастых вышитых сорочках и поневах. А еще дальше вышагивали пионеры в галстуках. Алик Коза трубил в горн, Васько вторил ему на стареньком барабане — такую инструкцию дал им Олег Дынька. Олег приготовил еще один сюрприз, но пока об этом никому не говорил: завтра должны приехать из киностудии, чтобы снять комсомольскую свадьбу.

Платон сидел на кровати возле Наташи и читал ей стихи Сосюры.

С улицы донеслась песня.

— Кто это? — прислушалась Наталка.

— Стешка замуж выходит. — Платон выглянул в окно. — К нам идут.

Невеста и дружки вошли в хату, поклонились. Стешка подошла к Наталке.

— Прошу на свадьбу, Наташа.

— Желаю тебе счастья, Стешка, большого-пребольшого.

Потом поклонилась Платону.

— Приходи и ты на мою… свадьбу. — Она с болью, с укором, с открытым торжеством зла посмотрела ему в глаза, Платон не выдержал этого взгляда…

«Трам-та-там, трам-та-там» — это играли на подворье Васько и Алик Коза.

Наталка заметила, как посмотрела на Платона Стешка и как он вдруг побледнел.

— Ты бы проводил невесту, — сказала Наталка, чтобы нарушить воцарившуюся в хате тишину, когда девушки ушли.