На белом камне - [35]

В этих результатах заключается ирония достаточно жестокая, и трудно понять, как могло на наше несчастье образоваться это владение, в десять или одиннадцать раз больше самой Франции? Но нужно обратить внимание на то, что если французскому народу нисколько не выгодно владеть африканскими и азиатскими землями, то людям, стоящим во главе французского правительства, весьма прибыльно их приобретать для него. Они завоевывают таким путем расположение флота и армии, которые получают в колониальных экспедициях чины, пенсии и кресты, не считая славы, добываемой победой над врагами. Они приобретают расположение духовенства, открывая новые пути для папского министерства пропаганды и расширения территории для работы католических миссионеров. Они радуют арматоров, строителей, военных поставщиков, которых они заваливают заказами. Они создают себе во Франции обширную клику прихлебателей, сдавая в аренду необъятные леса и бесчисленные плантации. И — что для них еще более ценно — они прикрепляют к своему большинству всех дельцов и всех биржевых зайцев в парламенте. Наконец они льстят толпе, гордящейся тем, что, владея странами с черным и желтым населением, мы заставляем Германию и Англию зеленеть от зависти. Они слывут хорошими гражданами, патриотами и великими государственными людьми, и если иногда они рискуют пасть под влиянием военных неудач, как пал Ферри[21], они охотно идут навстречу этому, в убеждении, что самая гибельная из дальних экспедиций будет стоить им меньше хлопот и менее опасна, чем самая полезная социальная реформа.

Вы понимаете теперь, почему у нас бывали империалистично настроенные министры, стремившиеся во что бы то ни стало расширить наши колониальные владения. Мы должны еще радоваться и хвалить умеренность наших правительств, которые могли бы обременить нас еще большим числом колоний.

Но опасность еще не устранена, и нам угрожают еще восемьдесят лет войны с Марокко. Неужели колониальное сумасшествие никогда не кончится?

Я отлично знаю, что народы неблагоразумны. Принимая во внимание их состав, было бы странно, если бы они были иными. Но инстинкт часто предупреждает их о том, что для них вредно. Иногда они способны и к наблюдениям. Они постепенно преодолевают мучительный опыт собственных ошибок и проступков. Когда-нибудь они поймут, что колонии являются для них источником опасности и причиной разорения. На смену коммерческого варварства придет коммерческая цивилизация, на смену насильственного проникновения — проникновение мирное. Теперь подобные идеи доходят даже до парламентов. Они возьмут верх не потому, что люди станут бескорыстнее, но потому, что лучше осознают свои собственные интересы.

Величайшая человеческая ценность, это — сам человек. Чтобы сделать более ценной жизнь на земном шаре, нужно предварительно поднять ценность человека. Чтобы эксплоатировать почву, руды, воды, все вещества и все силы планеты, — нужен человек, весь человек, человечество, все человечество. Полное использование земного шара требует комбинированной работы людей белых, желтых и черных. Искажая, уменьшая, ослабляя, одним словом, колонизируя часть вселенной, мы действуем против самих себя. Нам выгодно, чтобы желтые и черные были могущественными, свободными и богатыми. Наше благоденствие и богатство зависит от их богатства и благоденствия. Чем больше они станут производить, тем больше они будут потреблять. Чем больше они будут иметь выгод от нас, тем больше мы сможем иметь выгод от них. Пусть они щедро пользуются нашей работой, а мы воспользуемся от их избытка.

Наблюдая движения, руководящие человеческими обществами, может быть, заметят признаки того, что период насилий кончается. Война, бывшая прежде постоянным состоянием народов, теперь только имеет перемежающийся характер, и времена мирные стали гораздо более длительными, чем периоды войны. Наша страна дает повод к интересным наблюдениям. В военной истории народов французы обнаруживают особое свойство. В то время, как другие народы воевали исключительно из выгоды, или по необходимости, французы дрались для собственного удовольствия, И замечательно то, что вкусы наших соотечественников изменились. Тридцать лет назад Ренан писал: «Всякий, кто знаком с Францией в целом, и с ее провинциальными отличиями, не задумываясь, должен будет признать, что движение, в течение полувека руководящее ею, носит в основе своей мирный характер». Фактом, подтвержденным большинством наблюдателей, является то обстоятельство, что Франция в 1870 году не хотела браться за оружие, и что объявление войны было встречено унынием. Несомненно, что в наши дни очень немногие французы думают о выступлении в поход, и все охотно соглашаются с мыслью, что армия существует для избежания войны. Я приведу один из тысячи примеров такого настроения, Господин Рибо, депутат, бывший министр, был приглашен на какое-то патриотическое празднество и красноречивым письмом отклонил приглашение, При одном только упоминании о разоружении, господин Рибо озабоченно морщит свой высокомерный лоб. К знаменам и пушкам он питает склонность, подобающую бывшему министру иностранных дел. В своем письме он объявляет мирные идеи, распространяемые социалистами, национальною опасностью. Он видит в них самоотречение, для него нетерпимое. Но это не потому, чаю он воинственен. От тоже хочет мира, но мира пышного, великолепного, блестящего и горделивого, как война. Между господином Рибо и Жоресом спор идет только о формах. Оба они миролюбивы. Жорес просто миролюбив, господин Рибо миролюбив спесиво. Вот и все. Непоправимый упадок идей реванша и завоеваний наблюдается не столько в социалистической демократии, довольствующейся простым, «блузным» и сюртучным миром, сколько, и еще разительней, в настроении буржуазии, требующей мира, украшенного военными знаками и увешенного эмблемами славы; здесь можно уловить тот момент, когда военный инстинкт вырождается и становится мирным.