На байдарках по Двине - 96 - [15]

До деревни Кресты, откуда ходит автобус в Кунью, по карте 35 км. Правда, течение у Двины быстрое, и не петляет она, как Двинка... Двинку-то 14км - шли 9 часов. Решили плыть до упора. То ли есть на карте деревня с таким названием, то ли махать веслом, пока не закипит пот на спине... В общем, до Упора. Последнее выступление танкиста-политрука перед прорывом, короткое и убедительное, для поднятия боевого духа отряда:

- А знаете ли вы, товарищи, что такое байдарка?! Байдарка - это боевая машина, не сочетающая в себе ни броню! Ни огонь! Ни ударную силу! Ну, девки, или грудь в Крестах, или оверкиль в кустах! Вперед, с богом!

Обрадованные скорым концом операции, комсомолки бережно усадили капитана в середину лодки и загребли. Кипела пена за бортом, проносились безлюдные деревни с аистами... Иногда, впрочем, капитан Янин сам брал в руки весло, чтобы указать гребцам правильный курс или стукнуть Серегу по голове. В остальное время он вдохновлял женщин на подвиг. Едва заслышав его голос, изможденные комсомолки начинали осатанело выгребать. Доброе, ласковое слово капитана способно творить с женщинами неожиданные чудеса и "гроб с веслами" развил сверхъестественную скорость. Экипаж Дещеревского отстал и казался издали маленьким и жалким...

В 21.00 были в Крестах. Дещере вышел в деревню, поколдовал немного и вернулся с буханкой хлеба. В последний раз причалили к высокому левому берегу, выгрузились и помыли байдарки. Только сварили ужин, как пошел дождь. Доедали кашу впятером, политрук - скромно из кана, остальные четверо - из одной тарелки одной ложкой. Искать под дождем ложки никто не хотел.

Глаза закрыл, а кругом - вода, вода, разводы, разводы.... Хорошо спится в дождик.

А утром - солнце уже жарит, петухи поют, соловьи орут!

В палатку неожиданно ворвалась Ирена с криком "Кончать адмирала!", имея в виду Дещеревского. Но поддержка присутствующих показалась ей недостаточной (все опасались, что будет, если Д. вылезет из спальника), тогда Ирена сделала вид, что ее не поняли, закричала: "Качать адмирала!" и перевела все в шутку.

Ничего не понимаю, подумал политрук.

Где-то здесь должна была проходить линия фронта. Разведка показала, что вся высотка в лесу изрыта глубокими блиндажами, позициями для орудий, танковыми аппарелями. И по берегу тоже шли окопы - немецкие. Но немцев не было. Оказалось, линия фронта Велиж - Западная Двина осталась в 5 км выше по реке, в деревне Каминский Бор. Ее миновали вчера так быстро, что ни одна пуля не догнала. Там много кладбищ, наших и немецких.

Медленно и лениво отряд собирался на автобус. Через дорогу напротив палатки грелась на солнышке толстенькая черная гадюка и детский карательный отряд загнал ее в кучу хвороста. Рассупонили и засупонили байдарки. Политрук взял нетленные мощи "Салюта" и зашагал по висячему мостику в деревню.

Из дневника капитана Янина: "Кресты. Какой день, не знаю, байдарку уже упаковал. Снял сапоги. Может, это и не Серега сапог прокусил, - такие когти отросли... Автобус в 18.15. Часа два ехали до Куньи, опять через линию фронта. Ничего не поделаешь - надо. По советской территории до Москвы неделю добираться.

Мучил Олега, выкручивал руки, пытал, требуя, чтобы он сказал, где штаб отряда и фамилию командира. Но он презрительно смеялся и мужественно отвечал только "Не скажу!" и "Ненавижу!". Никого не выдал и не проговорился. Вряд ли он предатель.

На станции привязал Серегу к скамейке и хотел допросить. Так и сказал: "Ну, будем исповедоваться?" Ирена подошла, отвязала его. Посмотрела как-то странно. "Спасибо" сказала.

В Кунье за мужество и храбрость сфотографировались у стенда "Лучшие люди района". Аня по наружной стене залезла на здание вокзала, оставила на выступающем кирпиче шифровку в центр.

Городок по-немецки чистенький и аккуратный, пустой. Висят плакаты оккупационных властей: "Немецкое командование просит русский народ выполнять приказы немецкого командования, не укрывать партизан и раненых красноармейцев. За явку с повинной гарантируется помилование."

Капитан Дещеревский подошел к кассе и сказал условный пароль:

- Мне надо 8 билетов до Москвы.

- Билетов нет. Подойдите через полчаса.

Отзыв был правильный. Через час разведчики под видом туристов занимали два купе плацкартного вагона. На одного человека документов не было.

- Да вы что, смерти моей хотите? - испугалась толстая проводница. - А если облава, гестапо, наконец? Меня же расстреляют! Прямо и не знаю, что с вами делать...

Это провал, поняли все. Или намек? Действительно, за 10 рейхсмарок проводница согласилась, чтобы ее расстреляли.

- Danke schon. Papiere ordnung. Sie kenen fahren.

Знала бы она, кого везет.

Поезд шел к линии фронта. Разведчики снова собрались в одном купе. У соседей - тихий шепот: "По сводкам - потери не так велики. Все воюют. Комендантский час ввели, документы проверяют... Когда ж эта война кончится. Все бомбят, бомбят, бомбят..."

Вагон был набит беженцами.

Скоро опять - волки с человеческими лицами и люди - с волчьими. Опять голодный паек. Ни мяса, ни масла, ни шоколада... Свои и чужие. И только в глубоком тылу можно понять, что всеми, и своими и чужими движет слепая вера в будущее счастье.