На арене старого цирка - [4]

Представления бывали дневные, более короткие, для приезжавших на базар крестьян, и вечерние, более длительные, для горожан. Дневные шли минут двадцать пять, тридцать, вечерние — минут сорок.

Начинал программу дед. Он выходил в трико и корсаже поверх трико и жонглировал тремя круглыми предметами. Зимою и весною это бывала картошка, летом и осенью — яблоки. Затем дед брал три длинных кухонных ножа, перебрасывал их, ловил и в конце номера с торжеством втыкал в пол. Жонглировал тремя зажженными факелами, балансировал на носу горящей лампой. Главным номером деда было выступление с кипящим самоваром. Самовар он держал на двухаршинной палке с дощечкой наверху. Перед номером самовар на глазах публики раздували, и, когда из него валил пар, дед проделывал свои упражнения. По окончании номера кипяток тут же на сцене выливался и угли вытряхивались.

После деда, вторым номером, выступал старший Емельянов — «балагур-дед» с балалайкой.

Прибаутки таких балалаечников были очень несложны, рассчитаны на «простую» публику, часто нецензурны. Емельянова-старика я не видал, сын же его Костя (третий номер дедовой программы) впоследствии совершенно спился, ходил грязный, оборванный, валялся пьяный под заборами.

Костя Емельянов после своего номера обходил публику, собирая тринкгельд. Опять появлялся дед, но уже в пиджачке прямо поверх трико, и делал фокусы. Лучшим номером его был фокус с кредиткой. Фокус этот я хорошо знаю, так как видел его не раз в больших цирках. Дед просил у кого-нибудь из публики кредитку. Получив кредитку, дед просил записать ее номер, после чего заворачивал ее в газету, встряхивал несколько раз, разворачивал газету — кредитка исчезала. Приносили из-за кулис две зажженных свечи, дед спрашивал, какую свечу оставить, и вставлял, конечно, ту, какая ему была нужна. Брал пистолет, стрелял в подсвечник и предлагал публике разломить свечу. Свечу разламывали — в ней оказывалась кредитка.

После фокусника выходил «глотатель огня» Емельянов.

Я интересовался, как цродельввается этот номер. Дед рассказывал, что рот и губы промываются квасцами и что это предохраняет от ожогов.

На «глотании огня» дневная программа заканчивалась. Вечерняя пополнялась еще тремя номерами: глотаньем шпаги, танцем мальчика и танцем деда, причем дед проделывал цирковой номер «танец на лопатке».

Мне хочется привести в дополнение к программе деда текст одного из закликаний, который сохранился в моей памяти

Закликала выходил на раус в красной кумачовой рубахе, зимою в тулупе и зазывал публику, сновавшую мимо балагана или глазевшую на пестро размалеванную балаганную афишу.

— Эй, сынок! — кричал закликала невидимому публике «сынку», —

Давай первый звонок.

Представление начинается.

Сюда! Сюда! Все приглашаются!

Стой, прохожий! Остановись!

На наше чудо подивись.

Барышни-вертушки,

Бабы-болтушки,

Старушки-стряпушки,

Солдаты служивые,

И дедушки ворчливые,

Горбатые, плешивые,

Косопузые и вшивые,

С задних рядов проталкайтесь,

К кассе направляйтесь.

За гривенник билет купите

И в балаган входите.

А ну-ка, сынок, — с новым жаром начинал второй куплет закликала, —

Давай второй звонок.

Купчики-голубчики,

Готовьте рубчики.

Билетом запаситесь,

Вдоволь наглядитесь.

Представление на-ять —

Интереснее, чем голубей гонять.

Пять и десять — небольшой расход.

Подходи, народ.

Кто билет возьмет,

В рай попадет,

А кто не возьмет, —

К чорту в ад пойдет,

Сковородку лизать,

Тещу в зад целовать.

— А ну-ка, сынок, покрывал смех и шутки толпы третьим куплетом закликала, —

Давай третий звонок.

Давай, давай! налетай!

Билеты хватай!

Чудеса узрите —

В Америку не захотите.

Человек без костей,

Гармонист Фадей,

Жонглер с факелами,

На лбу самовар с углями,

Огонь будем жрать,

Шпаги глотать,

Цыпленок лошадь сожрет,

Из глаз змей поползет.

Эй, смоленские дурачки,

Тащите к нам пятачки!

Пошли начинать.

Музыку прошу играть.

Текст этого закликания подлинный (выпущены только два нецензурных слова).

Дед рассказывал, что закликале приходилось зазывать публику раз по пять-шесть подряд, пока, наконец, балаган не наполнялся народом. А в балагане играл в это время слепой Андреич, гармонист. Его я помню, он делал нам, детям, превосходные свистульки и сам прекрасно играл на них.

При хороших сборах дед приглашал трех музыкантов. Они играли только на раусе.

Инструменты были духовые: — корнет-а-пистон и кларнет; к ним обязательно добавлялся барабан.

Таков был балаган деда.

Своеобразным моментом была съемка места для балагана на ярмарочной площади. Иногда площадью владела городская управа, тогда она объявляла торги, назначала цену, и покупал тот, кто давал больше. Купивший уже от себя продавал места на площади балаганщикам, панорамщикам, карусельщикам, силомерщикам, ларечникам, пышечникам, квасням и другому торговому люду.

Иногда площадь покупалась в складчину, и прибыль делилась по паям.

Если же илощадь принадлежала местному богатею, то происходило предварительное «чаепитие с полотенцем». О таком чаепитии красочно рассказывав нам дед. Вернее не рассказывал, а разыгрывал, изображая в лицах и купца, торгующего площадью, и себя, и своего случайного спутника.

Дед приехал поздно ночью в небольшой городок бывшей Смоленской губернии. В этом городке в скором времени должна была происходить ярмарка. Остановился дед в трактире. Трактирщик ему сказал, что базарная площадь уже сдана, но что деньги еще не уплачены. У деда же было с собой триста рублей денег и две ренты по пятьдесят рублей каждая.