На арене со львами - [60]

Мужчина в пиджачной паре оказался страховым агентом, он был счастлив поделиться своими мыслями с «Кэпитал таймс», у него сложилось впечатление, что держатели полисов считают этого Андерсона большим пронырой, вроде покойного папаши, тот всегда хитрил, ничего не говорил начистоту, и сам он, агент, тоже придерживается такого мнения. После него Морган поговорил с продавщицей из мелочной лавки, эта вообще не разбиралась в политике; как люди, так и она, вот только ее сын считает, что положение сейчас тяжелое. Спрошенный после нее агент по продаже автомобилей определенно высказался в том духе, что скорее сдохнет, чем допустит своих детишек ходить в одну уборную с негритятами, а что до этого типа Андерсона, то такие свистуны и краснобаи вообще ни в чем толком не смыслят.

За этими разговорами Морган успел протиснуться сквозь редеющую толпу поближе к андерсоновскому автобусу с раструбами громкоговорителей на крыше наподобие оленьих рогов и столкнулся нос к носу с тучным помощником шерифа в высоких крагах, стягивавших толстые икры. Наученный, как видно, горьким опытом школьных беспорядков, помощник шерифа сурово посмотрел на его чемодан и подозрительно — на пишущую машинку. Морган поспешно забросил и то, и другое в автобус, впрыгнул следом сам и очутился прямо перед Кэти Андерсон, которая сидела за столом, установленным позади шоферского места, и просматривала газеты, великолепно скрестив, не преминул заметить Морган, свои великолепные ноги.

— Разрешите представиться: Эрнест Хемингуэй. Не возражаете, если я приму участие в вашей охоте?

Она подняла глаза от газеты, улыбнулась.

— Возражаю, если придется звать вас Стариком.

— Зовите меня Измаил, деточка.

Она засмеялась и грациозно встала с места.

— Мы наслышаны о вашем прибытии,— сказала она.— Секретарша Ханта потеряла сон и покой.

— Ого, моя слава меня опередила.

— Да, во многих смыслах. Слышали речь Ханта?

— Слышал. Но мне показалось, это говорит Эрл Уоррен.

— Вы сегодня явно настроены веселое, чем в прошлый раз.— В теплом салоне автобуса, хотя снаружи еще слышались голоса и гудение отъезжающих автомашин, Морган уловил ее аромат, нутром почувствовал ее близость, трепетную живость, исходившую от нее, как сияние. Словно они очутились где-то вдвоем, и стены смыкаются все теснее, все ближе, и вот уже невозможно больше ни дышать, ни жить.

Он действительно был настроен гораздо веселее, чем в первый раз, когда увидел ее. Он знал, что после выборов уйдет из «Кэпитал таймс» на новую, лучшую работу с жалованьем, кстати сказать, чуть не вдвое большим против теперешнего, и переедет в Вашингтон на постоянное жительство, так что кончатся его страхи перед пожизненным прозябанием в безвестности у себя на Юге; и я тогда считал, думал теперь Морган, что все это очень важно, и верил, что жизнь моя складывается так, как надо, что близок день, когда все, что я знаю и что представляю собой, что успел сделать и еще сделаю, сольется в одном усилии, в едином труде всей жизни, который останется после меня и противостоит течению времени. Да, он был тогда веселее и моложе, хотя никак не предполагал, что его жизнь может всерьез соприкоснуться с жизнью Кэти Андерсон,— она была для него тогда лишь Первая Дама, и на нее надо было произвести хорошее впечатление, не больше, хотелось ей понравиться, заслужить ее похвалу.

— Вы замечательно выглядите,— сказал ей Морган.— Избирательная кампания вам явно пошла на пользу.

— А по-моему, это не очень-то веселое занятие. Я ведь родом из Новой Англии, местной жизни не знаю и никогда не подозревала, что здесь столько цветных. И такая бедность. И столько проблем, которые меня совсем не интересуют. Сегодня утром, например, я выслушала целую лекцию о ценах на свинину от каких-то людей, которых привел сюда Хант. Он постоянно что-нибудь изучает, выслушивает какие-то доклады или звонит в Вашингтон, чтобы ему добыли какие-то сведения. Или ходит по улицам и пожимает всем руки, чтобы стать великим человеком. Это может и наскучить.

В открытую дверь Моргану видны были Хант Андерсон, Мэтт Грант и еще один человек; разговаривая, они медленно шли к автобусу. Андерсон, не прерывая разговора, на ходу протягивал во все стороны длинные руки и обменивался рукопожатиями со встречными людьми. У него на это дело был просто талант, вспоминал Морган. Он мог говорить с собеседником и одновременно пожимать десятки рук, и при этом каждому рядом с лим казалось, что ему уделяют внимание, его слушают, им интересуются; в толпе Андерсон излучал тепло, точно маленькое солпце, но тогда Морган еще не успел оценить всю силу воздействия, производимого Андерсоном на людей.

— Большая удача, что вы заполучили Мэтта,— сказал Морган. — Как это Ханту удалось склонить такого человека к участию в политической кампании?

Он стоял, отвернувшись от Кэти, но почувствовал, не глядя, как она придвинулась к нему, ощутил ее трепетную близость, услышал легкий шелест ее дыхания.

— Мы его уговорили,— пояснила она негромко, равнодушно, и Морган, обернувшись, увидел, что она тоже смотрит на приближающихся мужчин, смотрит с тем неподвижным вниманием, с той пристальной сосредоточенностью, на которую, как и на ее ноги, Морган обратил внимание еще в первый раз.