На арене со львами - [38]

Хант засмеялся.

— Это я запомню,— сказал он.— А может быть, и присвою для собственного употребления.

После высокопарных заверений Зеба Ванса, что такого прекрасного вечера в его жизни еще не было, и после того, как Андерсоны не менее велеречиво объявили, что сенаторы, побывав у них, оказали их скромному дому великую честь, какой ему на долю еще ни разу не выпадало, фордовский агент, похожий на придворного кучера, а вовсе не на «пачечку банкнот», как выразился Зеб Ванс, тронул машину, и она исчезла в темноте.

— Слава богу, кончилось,— сказала Кэти.— Я уж думала, они так тут и останутся.

Морган, все еще сокрушенный своим недавним поражением, старался. подбирать вежливые и пустые слова.

— Привыкайте, миссис Андерсон. Привыкайте. За столом и стойки политики куда хуже проповедников.

— Ну Хант пока своей кандидатуры никуда не выставляет.— По ее тону нельзя было догадаться, чего хотела бы она сама.

— Зеб Ванс стреляный воробей и хорошо умеет распознавать эту лихорадку.

Она поднялась по широким ступеням на веранду.

— Вы ведь знаете старую басню про мальчика, который кричал: «Волк!» В прошлый раз Хант говорил о том, что думает выставить свою кандидатуру в губернаторы, но…

Она выразительно пожала плечами.

— Победа, — сказал Хант, — это на девяносто процентов умение выбрать момент. Сколько раз я тебе объяснял.

— Ну, а остальные десять процентов?

Андерсон, кажется, хотел ответить, но она снова заговорила, протянув Моргану руку. Рука была прохладной и твердой, как и ее взгляд. Он ощутил, волнение, которое можно было истолковать однозначно.

— Ну, вы беседуйте, а я, с вашего разрешения, мистер Морган и, вас оставлю.

— Конечно, идите, — сказал Морган с горьким разочарованием, удивляясь и недоумевая, откуда оно взялось. — Я вашего супруга долго не задержу.

— Ну, насколько я знаю Ханта, у вас тут права голоса не будет.— На мгновение ее рука в его руке напряглась. — Я не попрощалась с вашим другом мистером Грантом. Вы передадите ему мои извинения?

Она улыбнулась дерзко и уверено. Морган отпустил ее руку.

— Он сам виноват. У него были какие-то дела в городе.

— Спокойной ночи, мистер Морган. Спокойной ночи, Хант.

Когда она повернулась, чтобы войти в дом, Моргану почудилось, что ее лицо сияет победным торжеством. Но, может быть, дело было в его собственной растерянности, в ощущении и никчемности.

Андерсон, казалось, не заметил, что она ушла. Когда затянутая сеткой дверь захлопнулась за ней, он по частям опустился в большое мягкое кресло в углу веранды. Враждебности между ними как будто нет, подумал Морган. А просто ничего живого, никакого будущего. Но как же так? В его представлении брак был чем-то совсем другим: жаркая комнатушка, душная от острых запахов близости, запертая тюремная камера, в которой любовь и ненависть бесконечно кружат друг возле друга, осторожно выбирая миг для смертельного удара.

Из дома появилась белая куртка и поставила на столик между ними вазу со льдом, два бокала и бутылку шотландского виски.

— Ступай спать, Джоди. Этого нам за глаза хватит.— Хант принялся накладывать лед в бокалы, и Джоди бесшумно исчез. Морган совсем забыл эту способность южных негров превращаться в невидимок.

— Для начала нам надо бы кое-что выяснить,— сказал Морган, подозревая, что Андерсон ищет не столько его общества, сколько возможности высказаться перед репортером. (К тому же он все еще был выбит из колеи и цеплялся за профессиональную манеру, как за спасительную соломинку.) — Разговор будет для протокола или нет?

— Черт вас подери! — Андерсон разлил виски, даже не повернув головы.— Я пью с людьми для удовольствия, а не для дела.

Морган почувствовал, что остался в дураках, а потому снова рассердился.

— Я могу уехать,— сказал он.— Можете вообще со мной не пить.

Андерсон протянул ему бокал.

— Вы просто злитесь на себя. Берите. Это вас исцелит. Лучшее лекарство от всех недугов.

Бокал был прохладным, влажным и заметно более темным, чем стаканчики Миллвуда Барлоу. Андерсон взял свой, такой же темный, и улыбнулся той широкой неторопливой улыбкой, которая вдруг озаряла его странно вылепленное лицо.

— А, к дьяволу,— сказал Морган.

Они чокнулись и некоторое время пили молча. За кругом света на веранде тоже стояла тишина, и в ночной прохладе Морган слышал только стрекот цикад, да где-то вдалеке квакала лягушка и ей отвечала другая. Ночной прохладный воздух пронизывало чистое благоухание сосновой смолы, к которому порой примешивался горьковатый запах дыма, долетавший от ямы. Морган прожил в Вашингтоне меньше года, но эта ночь пробудила в нем острую тоску, и он подумал, что Юг никогда не расстается со своими детьми, никогда не исчезает из их воображения, из их снов. И достаточно мелочи — услышать кваканье лягушки, увидеть почерневший бельевой котел, морщинистое терпеливое лицо, а может быть, даже осину на обочине весной,— и Юг нахлынет на того, кто его когда-то любил, обернется рекой воспоминаний и чувств. Морган искал, что бы такое сказать по-человечески, и прибегнул к избитому приему:

— А жена у вас красавица и, как говорится, леди.

— В самый раз для джентльмена.

— Но из вашего разговора я так и не понял, хочет она, что-бы вы выставляли свою кандидатуру или нет.