На Алтае - [27]

— Как так? А для чего же исправники, мировые посредники?

— Гм… Да разве они могут помочь общему делу? Ничуть!.. Они состоят взаимно в постоянном антагонизме. Да вот, например, хоть относительно пожаров: они только замедляют нужную помощь через формальную переписку, которая требует немало времени и не имеет при этом случае смысла. А если им представляются протоколы о виновниках пожаров, они нередко штрафуют их самой пустяшной пеней — и делу конец… К тому же в деле оскудения лесов на Алтае во многом повинно само лесное хозяйство.

— Как так? Вот это еще того лучше!

— Да, действительно лучше… Крестьян до того стеснили всевозможной и дорогой пошлиной за лес, что мужик не может вырубить себе топорища без пени; а если попался не своему куму, или не сумел почествовать вовремя даже и кума, то приходится заплатить за такую пустяковину втрое. Ведь и в самом деле, до чего доходила пресловутая строгость в лесном хозяйстве — курьез! Право, курьез! Позволят, например, мужику или, еще лучше, рабочему при заводе или рудниках вырубить за попенную плату сколько-нибудь дров или бревен, возьмут, конечно, деньги, назначат срок, обыкновенно крайне короткий, и следят за порубкой. Вот мужик или рабочий вырубит, а вывезти в срок не смог: прихворнул, либо бураны помешали. Вот и налетят «архаровцы» и конфискуют все на месте. Потом эту же порубку и купит, как будто с аукциона, какой-нибудь кум того же архаровца за половину цены, а мужик или рабочий только взвоет, сердечный!

Как-то рассказывал мне один крестьянин из-под Бийска, что он сделал новую колоду, в которой возил на продажу хлеб. Его увидали лесные хозяева, взяли за новую колоду попенные деньги и отпустили с миром. Он, конечно, обрадовался, что еще дешево отделался и уехал домой. Потом его опять увидели и снова потребовали попенные. «Что вы, говорит, братцы, помилуйте! Да вы прошлый раз взяли с меня за эту колоду, а теперь за что?» — «Как за что? За новую колоду. Видишь, клейма на ней нет». — «Да я-то чем повинен, что вы не поставили?» — «Врешь, говорят, давай! А то протокол составим и в полицию потащим». Что тут поделаешь? Пришлось заплатить другие попенные да почесаться в затылке.

— А вот мой сосед, — говорил мужичок, срубил четыре новых колоды и не заплатил ни за одну ни копейки.

— Это как же так?

— А он, барин, похитрей меня будет, — взял новые-то колоды, да и загреб в навоз, они и зачернели, словно старые, в глаза-то и не лезут. Так и прошло!

Мне рассказывали, был такой случай в ближайшем к Бийску винокуренном заводе. По дороге к этому заводу стояла большая старая сухая и подгорелая сосна, за которую опасались, что она упадет и, пожалуй, кого-нибудь задавит; ее и велели срубить. Но увидала власть, составила протокол, высчитала, сколько сажен дров может выйти из этой сосны, перевела на деньги и, считая штраф втрое, потребовала 65 рублей пени…

Не менее забавная история была и в Сузуне. Весною, при спуске воды из шлюза стало мыть заводской ряж. Надо было немедленно принять энергичные меры. По приказанию управляющего были срублены и привезены, прямо с сучьями, две или три молодых сосенки для того, чтобы спустить их на веревках к ряжу и тем, отбивая сильный прибой воды, спасти дорого стоивший казне и столь важный для завода ряж. Но не так посмотрело на это «самоуправство» лесное хозяйство: оно составило протокол, и с управляющего взыскали большой штраф.

И это, так сказать, в одном общем хозяйстве… одного и того же ведомства! Спрашивается, что дороже для общего дела: дорого стоющий ряж для завода или три молодых сосны из близлежащего бора?!.. В каком же положении находится управляющий даже в экстренных случаях? А ведь он отвечает не только за целость и сохранность завода, но и за каждую передержанную копейку, в живом деле, против пресловутой сметы по бессмысленным параграфам. Могло ли идти дело при таком порядке? А между тем лесное хозяйство, как умывающее руки и ни за что пока не отвечающее, спокойно почивает на лаврах и хладнокровно составляет вопиющие протоколы, не помогая делу…

Могло ли быть что-нибудь подобное при прежнем управлении, начиная с Беэра и кончая Фроловым? Конечно, нет, потому что тогда подобные умыватели делали свое дело и помогали общему хозяйству.

Что же, наконец, выходит из всего только что представленного, хотя и в сотой доле, положения дела? А выходит — между управлениями неподобающий антагонизм, вместо обоюдной помощи, а в народе — не только содействие, но какая-то раздутая месть! Он за все оплачиваемые оглобли и топорища упорно жжет леса и, вместо их охраны, нередко залезает на поветь, подпирается в бока руками и говорит своему соседу.

— Фу! Как там, паря, лихо пластает!..

Однажды, в 188… году, в Барнауле, из окна городской управы, мне довелось слышать очень курьезный разговор двух встретившихся крестьян.

— А ты, дядя Михей, как сюда попал? Разве вас не выгоняли на пожар?

— Как, паря, не выгоняли! Да кому же охота идти, почитай, верст за 50? Вот мы свой и зажгли, — вишь, как буровит?

Действительно, прямо за Обью, в Бобровском бору, виден был дым на большом пространстве.

— Как не видать, — давно вижу! — говорил молодой парень и тыкал рукавицей в воздух, по направлению к Оби.