N-P - [6]

Но в то утро все было по-другому.

После звонка будильника я повернула голову – Сёдзи спал, его лицо было бледное и безжизненное, под глазами круги, дыхание еле слышно.

У меня, восемнадцатилетней, сердце при его виде защемило. Тихонько перекинув на него одеяло, я встала с кровати. Надела школьную форму, выпила чашку молока.

Было тихое утро, но в комнате угадывалась какая-то непривычная атмосфера.

Я поискала свои наручные часы и, не отыскав их, взяла со стола часы Сёдзи. Я надела их – они оказались тяжелые, стекло черного циферблата холодно светилось. Отчего-то мне стало нехорошо. Я вспомнила вдруг свой дом и ощутила одиночество.

В то утро в доме и на улице стояла такая тишина, что я слышала сонное дыхание Сёдзи, лежавшего на кровати у окна. Было душно. На столе, возле компьютера, лежала распечатка перевода девяносто восьмого рассказа. Я взяла его и заметила, что переведена только половина. Это меня удивило – совсем недавно Сёдзи говорил, что почти закончил работу. Накануне он с мрачным лицом заявил, что перевод ему не дается. «Переделывает заново», – подумала я. Я уже знала о двух переводчиках-самоубийцах.

Меня пронзила дрожь.

Я написала на листке бумаги:

«Давай быстрее заканчивай, и поедем гулять на море, как недавно. Приедем пораньше, будем валяться на песке и обо всем болтать. Будет замечательно. Я взяла твои часы. Верну».

Такая вот записка. Я думала – хорошо бы он прочел ее и сразу ощутил шум волн и запах моря. Может, захочет съездить на море и побыстрее закончит работу. Я чувствовала не столько ревность, сколько страх. Как будто писала записку, сопротивляясь скрытой темноте – моему врагу, окружая его чем-то невидимым и темным.

Я хотела, чтобы он вспомнил все то, что мы чувствовали и видели в разгар нашей любви: жар наших ночных объятий, красоту зданий, выкрашенных зарей в оранжевый цвет, на который мы сонно глядели из такси, когда он отвозил меня домой, слезы, горячие ладони, сильный запах этих дней. Я вспомнила все с отчаянием, словно женщина, которую собирается бросить любовник.

Мне было не по себе, и в полдень я позвонила ему из телефонной будки в школьном дворе.

– Алло, – бодрым голосом отозвался Сёдзи. Я успокоилась.

– Я из школы.

В школе был обеденный перерыв, во дворе носились и кричали школьники. Кроме того, шла уборка бассейна, и дежурные создавали суматоху, сопровождаемую плеском воды. Я сказала:

– Шумно, наверное?

– Великолепно, – сказал Сёдзи. – Ты съела бэнто[3]?

– Я ведь не ночевала дома, поэтому перекусила в школьной столовой, – сказала я.

– Ты и впрямь школьница, – сказал он с ноткой зависти. – Спасибо за записку.

– Я приду дня через два.

– Хорошо.

Шум и смех заполняли весь школьный двор. Казалось, ученики резвятся из последних сил, стараясь втиснуть в эту получасовую перемену свободу целого дня.

Звенели голоса, взрывалась энергия. Я подняла голову и увидела голубое летнее небо. Ослепительное послеполуденное время, когда свет и тени пересекают там и сям улицу.

– Ну, пока.

– Пока. – Я повесила трубку, и это был наш последний раз.

Как далеко мы были тогда, каждый у своей телефонной трубки, – гораздо дальше, чем рай или ад, и гораздо сложнее. Я не сказала, как сильно его люблю. Даже не попыталась, да и есть ли средства для того, чтобы передать и принять это сообщение.

Я слышала, что такое бывает у влюбленных, но сама еще не знала, что пустота существует на самом деле. Я хотела себя убедить, что такие истории случаются в других мирах, а здесь ничего не может случиться. Я думала, что живу в раю.

*

Через несколько дней после кофе с Отохико, вечером, когда я собиралась с работы домой, у входа кто-то громко произнес мое имя.

– Госпожа Кано?

– Да, это я.

Я подошла, у входа стояла молодая женщина и улыбалась. Я узнала ее.

– Саги Такасэ, – представилась она. – Я узнала от своего младшего брата, что ты здесь работаешь, и очень удивилась.

По сравнению с братом в старшей сестре чувствовалось гораздо больше энергии, чем было на вечеринке. Красивое тело, улыбающееся лицо. Впечатление, как и раньше, приятное, но с тех пор, как я ее видела, она стала еще более женственной.

– Хотела сказать – давно не виделись, но мы ведь и тогда толком не поговорили, – сказала я.

– Согласна, но все-таки я тебя помню. Рада снова тебя видеть. Ты уже закончила работу? Не пойти ли нам перекусить? Если, конечно, у тебя нет других планов, – сказала она.

– Пойдем, – кивнула я. – С удовольствием с тобой пообщаюсь.

Вместо ответа Саги улыбнулась. Ее улыбка проникала в самое сердце, и оно становилось чистым.

Мы вышли из здания и направились к ближайшему французскому ресторанчику. Был тот час, когда прозрачное голубое небо начинало медленно вбирать в себя дневную жару.

– Небо вечером совсем уже летнее, – сказала Саги.

– Да. А на психологическом факультете есть кондиционеры? У нас нет, так что летом – ад!

Саги улыбнулась:

– У нас тоже нет! Поэтому я под каким-нибудь предлогом стараюсь работать в библиотеке.

Имя Саги – цветение – ей очень подходит, она как цветок. От нее истекает мягкий свет, а глаза ее широко раскрыты в радостном предвкушении жизни.

Ресторанчик был переполнен студентами. Лучи заходящего солнца из большого окна окрашивали шумное помещение в оранжевый цвет. Я заказала суп и французскую булку, Саги – бутерброд, крабовый салат на двоих и графинчик белого вина.