N-P - [5]

Если описать мои чувства в то время, они были как бескрайняя равнина серебряного мисканта, колышущегося на ветру, как мертвая тишина голубого кораллового моря, в котором снуют разноцветные рыбки.

Если в голове возникает такой мир, долго жить бессмысленно. Я взглянула на Отохико и представила себе, какую невероятную тоску испытывал его отец.

– Японский язык – невероятный язык! Честное слово. У меня такое чувство, будто я уже давно сюда вернулся, хотя это не так. Слова проникают до самого сердца и воздействуют на мысль. Только вернувшись сюда, я понял, что мой отец – истинный японец и что, хотя он писал свои произведения на английском, думал-то он по-японски. Вот почему, когда их переводишь на японский, непременно происходит что-нибудь нехорошее. Отец вложил в них всю свою ностальгию по Японии. Лучше бы он написал их по-японски, – сказал Отохико.

Было не очень понятно, прав ли он, но я думала почти так же. Я спросила:

– Ты хочешь стать писателем?

– Сейчас нет, а раньше хотел, – ответил он.

– Что ты скажешь о девяносто восьмом рассказе?

– То есть? – удивленно спросил он.

– Это рассказ об инцесте. Твой отец действительно питал чувства к твоей сестре? – спросила я.

Отохико чистосердечно ответил:

– Уверен в этом! Мы с ним почти не встречались, но он, ясное дело, был сумасшедшим!

Вот о чем девяносто восьмой рассказ. Главный герой разводится с женой, живет один, бурно проводит время. В клубе на окраине города он знакомится с совсем юной девушкой и влюбляется в нее. Несколько раз переспав с ней, он узнает, что это – его собственная дочь. Но он уже раб безумного обаяния своей дочери.

– Это не просто «Лолита», и к тому же какой конец! Фантастический! Не знаю, наркотики тому причиной или алкоголь. Как изумительно он описал ее нечеловеческую красоту.

– Мне очень понравилось, – сказала я.

Отохико немного смутился, потом кивнул. Конечно же, он гордится своим отцом.

– Я хотела бы, чтобы японцы его прочли.

– Когда-нибудь Саги, моя старшая сестра, обязательно его переведет. Она очень хочет, – сказал он. – Кадзами, у тебя есть рукопись девяносто восьмого рассказа?

– Да, она мне досталась как память о Сёдзи.

– Кое-кто хочет получить эту рукопись, так что будь поосторожней!

– Кто? – спросила я с удивлением. – Твоя сестра?

– Нет, не она. Если бы она хотела, она просто пришла бы к тебе и попросила сделать копию. Есть одна женщина, которая с ума сходит по этой книге. У нее уже есть копия девяносто восьмого рассказа, но она хочет получить все его существующие копии.

– Твоя подруга?

– До недавнего времени мы вместе путешествовали. Вместе вернулись из Америки в Японию, и, похоже, она о тебе знает.

– Ты встречаешься с маньячкой? – засмеялась я.

Он тоже улыбнулся:

– Да, у меня слабость к тем, кто подвержен страстям.

– Ручаюсь, она любит в тебе сына Такасэ.

– Это как раз и интересно!

– Странный ты человек, Отохико.

– Ты тоже. Мы чем-то похожи на старых приятелей. Удивительное дело!

– Мы и есть старые приятели!

– Наверное, мы много думали об этой книге, поэтому у нас много общего. С тобой так легко разговаривать.

– Я и сейчас иногда о ней думаю.

– Я тоже. Почти каждый день. Тело пропитано этой книгой как проклятье.

Отохико говорил тихо, но его слова запали мне в душу.

Договорившись встретиться еще раз, мы обменялись адресами и разошлись.

*

Я и сейчас иногда о нем думаю. О Сёдзи.

Я полюбила его еще школьницей, потеряла от любви голову, полностью растворилась в нем, почти ежедневно бывала у него дома, помогала ему с переводами. Ему было хорошо со мной. Это правда.

Но остановить его усталость, которая в силу разных обстоятельств одолела им еще до встречи со мной, было мне не под силу. Темная сторона занимала значительную часть его души, но она казалась мне привлекательной, и я старалась во всем этом не разбираться. Встретившись с ним, я бабочкой влетела в комнату его души, в которой вот-вот погаснет свет. Я стала его утешением, я принесла во тьму вспышки света, что привело его к еще большему хаосу.

Наверное, поэтому, когда я вижу его во сне, мне кажется, что я нынешняя могла бы с ним встречаться. Что я нынешняя могла бы подарить ему не короткие вспышки света, а спокойствие и радость. Возможно, этого бы не получилось, я мучаюсь в сомнениях. Если бы я снова могла с ним встретиться! Моя единственная надежда. Возможно, я преувеличиваю свои способности.

Но в тот момент, когда я слышу слова: «Душа самоубийцы не может попасть в рай и навсегда остается несчастной», я словно теряю рассудок. И не успеваю я возразить этому абсурдному утверждению, передо мной возникает его слабая улыбка. Так улыбался только он.

Утром того дня, когда умер Сёдзи, я была в его комнате.

Все напоминало сон, пронизанный летними лучами солнца, ослепительно сверкающими за занавесками. Совсем как сейчас – ясное летнее утро.

Обычно Сёдзи вставал раньше меня. Когда я просыпалась около восьми часов, чтобы идти в школу, Сёдзи уже сидел за компьютером. Мне нравились удары его пальцев по клавишам и сосредоточенное лицо – они пробуждали детские воспоминания о матери. Сёдзи был на семнадцать лет старше меня, и его спокойствие усмиряло мою бьющую через край энергию. С ним всегда было спокойно. Мы могли смеяться и веселиться, но все равно на душе моей было спокойно. Даже если я прогуливала школу, Сёдзи не выпроваживал меня из дома – такой уж он был человек.