Мюрид революции - [10]

— Ты это верно знаешь, Конон?

— Верно.

Гази задумчиво покачал головой.

— Вот и молодой человек, — он кивнул в сторону Асланбека, — то же самое говорит.

Лозанов с интересом посмотрел на своего молодого гостя и встретил его глаза — напряженные, ожидающие. Лицо юноши дышало искренностью и какой-то одухотворенностью. Рабочий чуть заметно кивнул ему, и тот сразу вспыхнул от этого знака доверия. Но Гази не заметил ничего, так был занят своими мыслями.

— А скажи, Конон, — спросил он после некоторого молчания, — это правда, что мой сын выступил против царя?

— Должно быть, — уклончиво ответил Лозанов, и снова они обменялись с Асланбеком понимающими взглядами.

— А правда, люди говорят, — старик упорно шел за своими мыслями, — что скоро царя не станет? Ты, Конон, наверно, знаешь об этом.

— Вот если все мы дружно скинем его, тогда, может, не станет, — улыбнулся Лозанов. — А так, сам он не уйдет.

— Вы же сами, отец, только сегодня оказали, что нельзя сидеть сложа руки! — неожиданно вмешался Асланбек. Он даже от волнения встал с места.

Но рабочий заговорил о другом. Он попросил Гази рассказать о том, что нового в горах и как там живут люди.

— Плохо живем, очень плохо, — ответил старик. — Народ бедный стал. Старшина Гишлако со своими стражниками вконец замучил людей всякими поборами. Из дворов наших не вылезают, все как есть забирают.

Асланбек рассказал о приезде в Борой полковника и о спорах, которые потом разгорелись на площади. Гази добавил о слухах, приносимых солдатами, вернувшимися из госпиталей. И так сидели они, разговаривая, дотемна, а когда прощались, Лозанов крепко пожал руку Асланбеку и просил его заходить. Старик остался у своего друга в ожидании каких-нибудь вестей о Решиде.

VII

В эту же ночь Решида Газиева этапом перевезли из Грозного во владикавказскую тюрьму и водворили в самую тесную, сырую камеру. Надзиратель принес тускло мерцающую лампу, поставил ее в отверстии над дверью камеры и, угрюмо взглянув на Решида, вышел. Тяжелая железная дверь захлопнулась, прочно отгородив арестанта от внешнего мира.

В камере у самого потолка было одно узенькое окошко с толстой тройной решеткой. Под этим окошечком стояла маленькая тумбочка, рядом — топчан, сколоченный из трех узких досок. Топчан скрипнул под Решидом так сильно, что он встал, боясь, как бы тот не сломался. Фитиль в лампе горел неровно, все слабее и слабее, как видно собираясь совсем потухнуть, отчего и без того бледное лицо арестанта становилось еще бледнее.

— А ну, ложись спать! — раздался за дверью голос надзирателя. Он заглядывал в камеру через глазок.

Решид снял суконный пиджак, укрылся им и попытался заснуть. Тупая боль в животе напомнила, что он не ел уже много часов. Он был измучен с дороги, но сон не шел. Тревожные мысли, как он ни отгонял их, не хотели покидать его.

Сегодня в этой мрачной тюремной камере Решид встречал день своего рождения — ему исполнилось восемнадцать лет. Позади месяц допросов с побоями, а сколько их впереди? Прямых улик против него, как видно, не было, и следователь в Грозном старался получить от него как можно больше сведений о Лозанове. Юноша объяснил, что бывал у него как у фронтового друга своего отца.

Но вот однажды, на очередном допросе, следователь упомянул имя Николая Гикало…

Вспоминая вопросы следователя, он старался составить ясную картину того, что известно и что не известно полиции. Да, как видно, внимание ее сейчас направлено на Гикало. Возможно, он скрылся, и вот теперь допытываются от Решида, где Гикало, чем занимается, знает ли Лозанова.

А может быть, Николай уже арестован и теперь полицейские хотят установить его связь с Лозановым. Они, видимо, решили, что Решид очень молод и поэтому его легко можно запугать или запутать. Они ошибаются — и у юноши чувство долга и воля могут быть такие же, как у зрелого человека. Эту фразу однажды услышал Решид от Ивана Радченко. Пожилой человек, отравленный свинцовой пылью типографии, на взгляд шпика казался и тихим. Это последнее качество немало способствовало тому, что руководитель грозненских большевиков оставался вне подозрений полиции. Как-то он сейчас? Не нащупало ли его полицейское око? Не навел ли Решид каким-нибудь неосторожным словом на его след? Или на след Гикало?

Как важно было бы сейчас быть на воле, предупредить Николая о сжимающемся вокруг него кольце слежки! Когда он выйдет отсюда, — а держать его здесь бесконечно не станут, — ему будет очень не просто установить связь с организацией — ведь за ним будет наблюдение. А теперь самое время работать!

VIII

По возвращении из Шатоя новые интересы, знакомства и, главное, все крепнущая дружба с Лозановым так захватили Асланбека, что он не находил времени встретиться с городской родней и друзьями семьи. Была уже зима, когда однажды у деревянного моста над Сунжей он встретился с Хавой Билтоевой. Девушка стояла с матерью перед ювелирной лавочкой, очевидно намереваясь купить какие-то женские безделушки.

За последние годы семья Абдул-Муслима Билтоева сильно разбогатела. Война потребовала много нефти, и Билтоев, следуя примеру Тапы Чермоева, занялся скупкой нефтеносных земель. Два-три новых источника, открытых на этих землях, превратились для него прямо-таки в золотой дождь.