Мюрид революции - [9]

— Дай аллах тебе здоровья! Ведь твой дядя из шатоевских Шериповых, брат твоего отца, — мой большой приятель. Как Джамалдин сейчас, здоров ли?

— Ничего. Держится.

— Пусть аллах продлит его годы! Ну а тебя как зовут?

— Асланбек, — ответил юноша.

— Асланбек. Хорошее имя. Но скажи мне, Асланбек, ты что, дружишь с моим Решидом?

— Пока еще нет. Просто летом мы обычно гостим в Шатое, и мне часто говорили, что сын ваш учится здесь. Но я так его ни разу и не повидал. А несколько дней назад я добрался До Бороя, однако ни Решида, ни вас там не оказалось. Мне сказали, что вы поехали к сыну в город.

— Поехал, поехал, — грустно сказал горец, вглядываясь в лицо Асланбека.

— А вот и полицейское присутствие, — неожиданно сказал Асланбек, останавливаясь напротив красивого особняка. — Тут и проживает господин пристав.

Когда они пересекали улицу, мимо них с гулким цокотом кованых копыт прокатил богатый экипаж. Пассажир его горделиво развалился на мягких кожаных подушках, а рука его небрежно играла изящным кинжалом.

— Это Тапа Чермоев, — сказал Асланбек, тронув старика за рукав ветхого бешмета. — Денег у этого человека много, девать некуда.

— Да, — махнул рукою Гази, — что ему до нашей беды.

VI

У дверей полицейского присутствия Асланбека и Гази остановил часовой.

Возмущенный тем, что его не пропускают к приставу, старый горец начал кричать, взывая к аллаху. На его крик из дома вышел длинный, как жердь, кавалерийский офицер с черными, закрученными кверху усами.

— Заткни глотку, а не то пристрелю, как собаку! — наседал на Гази часовой.

Но тот не сдавался, потрясая у его носа своей палкой.

Увидев офицера, солдат вытянулся по стойке «смирно». Воспользовавшись минутным затишьем, Асланбек сдержанно обратился к офицеру:

— У этого крестьянина арестовали сына. Он приехал издалека и желает поговорить с приставом…

— Как зовут его сына? — спросил офицер, чуть приподнимая сдвинутые брови и оглядывая Асланбека.

— Решид.

— Фамилия?

— Газиев.

Офицер повернулся к Гази, сурово оглядел его и снова обратился к Асланбеку:

— Передай ему, — он показал пальцем на Гази, — что господин пристав знает, что делать и как поступать с государственными преступниками. Пусть он едет к себе домой и ведет себя тише воды, ниже травы.

Старик, стоявший в отдалении и надеявшийся услышать слова утешения, вдруг сорвался с места и заговорил на ломаном русском языке:

— Наша молчать не будет, господин офицер, тише не будет!

— Ну, все! Поняли? — отрезал офицер, бросив презрительный взгляд на медали, которые сверкали на груди горца.

— Так что же, теперь и пожаловаться, выходит, нельзя, — заметил Асланбек.

— Сейчас не время разбирать ваши жалобы. Есть дела поважнее и более срочные, — ответил офицер. Потом он строго взглянул на часового, давая понять, что разговоры с посетителями окончены, и направился в помещение.

— Что же, видать, и вам теперь стало трудно, — язвительно бросил Асланбек ему в спину.

Офицер чуть задержался в дверях, подозрительно глянул на Асланбека и, ничего не сказав, скрылся в здании. Часовой последовал за ним и, закрыв широкие двустворчатые двери, застыл на своем месте, поглядывая через стекло.

— Вот мы и побывали у пристава. Я же говорил, что он не поможет, — сказал Асланбек, оборачиваясь к Гази.

— Собаки! — отозвался горец, горестно покачав половой.

Убедившись, что делать ему здесь больше нечего, Гази выразил желание снова пойти к своему старому другу Лозанову. Асланбек попросил разрешения проводить его туда.

Дом, где жил Лозанов, находился на рабочей окраине, и Асланбек невольно вспомнил слова инспектора училища о людях, которые не могут быть его друзьями по возрасту и положению. Он только усмехнулся. Но чего действительно опасался Асланбек, так это, что мать узнает о том риске, которому он подвергает себя, вступая в столкновение с полицейскими властями. Мать тут ничего не поняла бы.

Конон Лозанов был и обрадован и взволнован неожиданным приездом своего фронтового товарища. Несмотря на разницу в летах, они крепко подружились в степях Маньчжурии. Последние годы они виделись очень редко, так что им было о чем вспомнить. А встревожило Конона появление Гази потому, что Решид был арестован по подозрению в принадлежности к подпольной организации, в которой Лозанов играл не последнюю роль.

Встретил гостей Лозанов тепло. Дружески пожал руку Асланбека, так что молодой человек сразу почувствовал себя просто. Тем не менее первое время он больше слушал, чем говорил. Сама атмосфера этого дома была для него нова.

Дочь Конона, Нина, приготовила ужин, хозяин принес четверть молодого вина.

Старый Гази пить вино отказался, а попросил у Нины крепкого чая.

Конон уверил Гази, что вино — это чистый виноградный сок, что оно полезно для здоровья. Нет, Гази все равно не стал пить.

— Так ты же пил его на фронте, — не унимался Конон.

— Тогда я молодой был, крепкий. А теперь старый стал, больной. Нельзя пьяным идти в могилу, — твердил свое Гази.

— Брось, Гази, еще поправишься.

— Да я-то что, Конон, только вот Решид…

— Ничего, Решид скоро выйдет на свободу… Обязательно выйдет, вот увидишь.

Старик поднял глаза на своего друга.