Мю Цефея. Переломный момент - [13]

Голова смотрела Симагину прямо в глаза, и он не мог отвести взгляда. Рядом застыло в неподвижности новое тело древней женщины, которая в обмен на небольшую услугу обещала облагодетельствовать человечество бессмертием.

Собственно, Симагин ничего не имел против.

* * *

Ветер разносил по углам и закоулкам сквота остатки композита. Солнце стояло высоко. В УАЗе, положив голову на руль, дремал разомлевший от солнца Ерохин.

— На базу, — скомандовал Симагин. — Меняться.

— Слушаюсь, тщщ лтннт, — пробормотал сержант. Потом вспомнил, встрепенулся: — Так, а что там в итоге с этой… ну, как ее?

— Умерла, — коротко ответил Симагин. — Доктор подтвердил. Тело передано на кремацию. Акт оформим в отделе.

На душе у него было легко, как никогда.

Жизнь продолжалась.

Тысяча последнее путешествие Гулливера (Сергей Катуков)

Впрочем, было неважно, в какой день недели, в какой месяц и год притормозил серый «Грейхаунд» на обочине, терпеливо выждал, пока выйдет незадачливый пассажир, и, устало вздохнув дверью, снова потрусил по бесконечной мировой дороге. Пассажир оказался неловким и нелепым. Вороны со столба насмешливо перекинулись по поводу его чистенького пиджака парой хриплых криков, деревенский дурачок, сидевший на остановке, криво улыбаясь, осматривал лакированные туфли, отразившие целиком всю окрестность, а местный ветерок, покрутившись рядом, нашел его столичный одеколон вычурным и почти женским. Дурачок, наверное, впервые в жизни не попросил милостыню и вполне трезвым и сожалеющим взглядом проводил незнакомца до перепутья, от которого дорога шла в городок.

«Оставь одежду, всяк сюда входящий», — мог бы сказать он, если бы владел человеческой речью.

Но все-таки был осенний денек. Человек в новомодном пиджаке, с помятой полупустой дорожной сумкой, обзаведясь травинкой во рту, шагал в сторону Странжвилля. В голове его работал диктофон. «День первый, — стрекотала запись. — Я прибыл ровно пополудни. Встретил меня довольно скучный пейзаж. На пустой автостанции одинокий местный житель, видимо, торгующий воздухом… То есть весьма бездельного вида. От шоссе до города идти пару километров по убитому асфальту. По сторонам — поля. Вдалеке видно что-то вроде ферм. Табличка с названием города проржавела по краям. Ветер доносит с полей угасающий запах лета. А больше здесь ничего нет», — была его первая мысленная запись. Человек никогда не вел дневник, полагаясь только на свою память.

В городке он расположился в гостинице, о которой осведомился заранее. В комнатке наконец освободился от пиджака, аккуратно снял туфли, расчесал волосы и бачки. На порезанной, грязноватой клеенке стола разложил «план действия». В буквальной последовательности это было: письмо, рисованная карта города, билет до Странжвилля, журналистское удостоверение, обратный билет на автобус, который заберет его через двое суток.

В дверь постучали, и, не дожидаясь, пока откроют, заглянуло лицо хозяина гостиницы. Под испуганными глазами резво шевелилась треугольная бородка — бархатистый платочек фокусника.

— Господин Гулливер, понимаете, какое дело… — замялся он.

— Входите-входите.

— Понимаете, какое дело… — хозяин, поглаживая ладони, наступал осторожно, словно пол комнаты внезапно обзавелся дорогим ковром, — вы прибыли из большого города. Редкий гость. У нас тут всё по-простому. Живем, как умеем. Столичных этикетов не знаем. Да и гости у нас… вот хоть мэра спросите… не упомним, когда последний раз были гости.

— Да что вы? А разве около месяца назад?..

— Нет-нет, никто-никто, — испуганно отшатнулся хозяин, — к нам никто не приезжает… Я вот, собственно, о чем…

— Подождите, — прервал его Гулливер, взял со стола письмо, спешно обулся и подошел к хозяину, — вот же, смотрите: месяц назад мой друг, Джонатан Свифт, отправил из Странжвилля письмо. Вот, это его почерк. Видите, печать вашего почтамта?

— Да? — дальнозорко отпрянул хозяин, взялся за письмо, глаза его посуровели.

— А вот карта города, нарисованная Джонатаном вручную.

— Ну-ка, ну-ка, — брезгливо, злобно свернулась бородка.

— Да-да, видите. В письме он описывает город и говорит, что здесь как-то странно…

— Что странно?

— Я этого не понял. Вот тут он нарисовал — видите? — вот: гостиница, магазины, автостанция… Всё же сходится.

— Позвольте, я возьму… на некоторое время?

— Ну уж нет. Это и так единственное доказательство, что он здесь был… В конце письма он — к сожалению, очень невнятно и непрямо — пишет, что с ним происходит что-то непонятное. Что именно, он не уточняет. И что он сам этого не может объяснить. И просит разобраться, если от него через месяц не будет письма. Месяц прошел. Это было единственное письмо. Я должен ему помочь. Понимаете? Я его единственный друг.

— Понимаю-понимаю, — сочувственно закачал головой хозяин. — Знаете, у нас завтрак, обед и ужин не по расписанию. Да. Горничная Дженни может приготовить вам в любое время. Надо только предупредить заранее. Да. Вот так. Не забудьте. До свидания.

Хозяин, сделав вид, что моментально потерял интерес к беседе, не церемонясь, вышел из комнаты. Секунд через десять, впрочем, он с прежней любезной улыбочкой сунулся в дверь и радостно проговорил: