— А покормятъ насъ нынче… не знаешь, а?..
— Не знаю, братъ… Ужо ужинать будутъ… Да только, мотри, вамъ не придется… Потому, васъ въ баню погонятъ, а опосля бани одежу получать въ чихаузъ пойдете, а тамъ къ доктору на осмотръ… На врядъ!..
— Да какъ-же быть-то?.. жрать хочется!.
— Какъ быть, терпи!… Богъ терпѣлъ и намъ велѣлъ… Завтра пообѣдашь въ Сокольникахъ…
— Завтра!… да до завтра-то сколько?.. сутки! помрешь вѣдь… Утѣшилъ: завтра… Что-жъ это такое?.. я убѣгу!..
Окружавшіе засмѣялись…
— Ишь ты какой стрюкъ выискался, — послышались голоса, — ѣсть захотѣлъ… Убѣгу?.. Нѣтъ, братъ, отседа не убѣжишь… Здѣсь крѣпче тюрьмы… ишь ты! Зачѣмъ тебя песъ съ Хивы-то пригналъ… Жралъ бы тамъ бульонку… А то къ женѣ бы шелъ, она тебя супомъ накормила бы… Ха, ха, ха! Баринъ дикой!..
Отъ этихъ насмѣшекъ мой дворянинъ покраснѣлъ и, наклонившись ко мнѣ, сказалъ:
— Чортъ ихъ знаетъ… Прибьютъ еще…
— Потерпите, — сказалъ я, — терпятъ-же люди…
— Какіе люди?
— А вотъ всѣ…
— Да развѣ это люди?
— Кто-же?
— Черти… Звѣри… Все, что хотите, но только не люди!..
Я посмотрѣлъ ему въ лицо, окинулъ взглядомъ его тощую фигурку и сказалъ:
— За такія слова васъ, пожалуй, дѣйствительно прибьютъ. — Онъ какъ-то сморщился и, помолчавъ, сказалъ:
— Покурить-бы!
— У меня нѣтъ… весь вышелъ…
— Попросите у кого-нибудь.
— Попросите вы сами…
— Ну вотъ, стану я у нихъ просить!… Попросите вы… Вы къ нимъ ближе… Свои люди…
— Землячокъ! — обратился я къ почтенному съ виду и, какъ мнѣ показалось, доброму сѣденькому старичку. — Нѣтъ-ли покурить?.. Одолжи, сдѣлай милость, на папироску…
Старичокъ посмотрѣлъ на меня, подумалъ и съ какой-то особенной мягкостью въ голосѣ сказалъ:
— Ступай-ка ты, родной, къ кобылѣ подъ хвостъ. Ишь ты, ловкой какой!… Дай ему табачку!… Табачокъ-то, чать, на деньги покупается… Какъ ты полагаешь?.. Чудно, пра, ей-Богу!… Дай ему, видишь-ли ты, табачку, — обратился онъ къ близь стоявшимъ людямъ. — Выискался какой табашникъ!… Откедова ты такой склизкой… Табачокъ-то здѣсь дороже хлѣба… Дай ему табачку… Ахъ, въ ротъ-те!..
— Слышите? — сказалъ я дворянину.
— Хамъ!… свинья! — проговорилъ онъ и замолчалъ, насупившись…
Прошло не мало времени… Стало смеркаться… Мы ждали, что вотъ-вотъ позовутъ получать бѣлье… Но насъ никуда не вызывали…
Спальня со всей ея обстановкой, съ толкающимися безъ дѣла какими-то ошалѣвшими оборванцами, надоѣла до смерти… Хотѣлось поѣсть, отдохнуть, успокоиться… Безтолковый, несмолкаемый гулъ человѣческихъ голосовъ раздражалъ нервы… Являлась какая-то безпричинная, непонятная злость…
— Чортъ знаетъ, что такое! — говорилъ дворянинъ, пожимая плечами, — скоро-ли конецъ?.. Надоѣло все это!… Дуракъ я, что послушалъ васъ и пошелъ сюда… Вы виноваты… Какія, однако, идіотски-безсмысленныя хари! Пріятное общество, нечего сказать!., Посмотрите, пожалуйста, вонъ. на того парнишку… Вотъ отвратительная харя!… Сходить, однако, развѣ внизъ?.. Узнать тамъ у кого. нибудь, скоро-ли примутъ относительно насъ какія-нибудь мѣры… Какого чорта, на самомъ дѣлѣ!… Я вѣдь не кто нибудь… не золоторотецъ… Привилегированное лицо… Я пойду!..
— Какъ хотите! — сказалъ я, чтобы отвязаться отъ него. — Идите…
Онъ поднялся и хотѣлъ было идти, но въ это время въ спальню вбѣжалъ или, вѣрнѣе, точно изъ-подъ полу выскочилъ какой-то молодой, въ синей рубашкѣ, малый и закричалъ во всю силу своихъ легкихъ:
— Эй, вы, золотая рота!… Новенькіе!.. Въ чихаузъ!… Бѣлье получать… Живо!..
Мы всѣ, точно съ цѣпи сорвавшись, толкаясь, рискуя сломать шею, бросились вслѣдъ за нимъ по винтовой лѣстницѣ внизъ…
На площадкѣ второго этажа насъ остановили… Направо была дверь въ какой-то полутемный корридоръ… Въ концѣ этого корридора горѣла лампа, и виднѣлась еще дверь въ кладовую или, какъ здѣсь выражались, въ «чихаузъ», гдѣ и выдавали бѣлье…
— Становись всѣ въ ранжирь, по порядку, — оралъ малый въ синей рубашкѣ. Живо!… Ну, ты, чортъ косматый, куда лѣзешь? Становись, тебѣ говорятъ!… Въ морду захотѣлъ… Встали?.. Ну, маршъ! Живо!… Не задерживать!… Кто получитъ бѣлье, иди внизъ, въ столовую… Тамъ дожидайся всѣ!..
Торопясь, словно на пожаръ, толкаясь, ругаясь, совсѣмъ какъ будто одурѣвъ, лѣзли мы въ «чихаузъ» за бѣльемъ, напоминая, вѣроятно, на взглядъ свѣжаго человѣка, толпу сумасшедшихъ…
Получившіе бѣлье крѣпко держали его въ рукахъ, какъ драгоцѣнность, и торопливо, съ выраженіемъ боязни, какъ бы не отняли назадъ, бѣжали внизъ но лѣстницѣ, въ столовую…
Получивъ свою пару, я тоже отправился туда… За мной, не отставая, слѣдовалъ «дворянинъ». Онъ повеселѣлъ и расцвѣлъ, получивъ бѣлье…
— Вотъ это дѣло! — говорилъ онъ, — хоть и грубое, а все таки бѣлье… Отлично! — Бѣлье выдали и въ столовую послали… Очевидно, покормятъ… Иначе, зачѣмъ бы въ столовую, а?.. Какъ вы думаете?..
Но ему пришлось горько разочароваться: въ столовую насъ загнали лишь за тѣмъ, чтобы «гнать» отсюда въ баню.
Когда всѣ собрались, надзиратель, хорошо и тепло одѣтый, приказалъ намъ выходить на дворъ и строиться попарно…
На дворѣ было полутемно и страшно холодно. Кое какъ построившись и дрожа отъ холода въ своихъ нищенскихъ костюмахъ, мы стали ждать… Вышелъ надзиратель, пересчиталъ всѣхъ, выдалъ каждому по кусочку мыла и опять ушелъ… Пришлось снова стоять и ждать на морозѣ… Прошло съ полчаса… Мы стыли, тряслись и чуть не плакали отъ холода… Нѣкоторые стали громко роптать… Большинство же молчало, терпѣливо и покорно ожидая.
