Мысли о фашизме - [5]

* * *

Торжественное признание легальности и потому полной ненаказуемости организаторов и участников самых диких забастовок, даже таких, которые носят определенно революционный характер, привело к тому, что итальянские социалисты возвели забастовки в культ. Под крылом у социалистической партии выросли кадры особых социалистов по части организации забастовок. Забастовки следовали одна за другой, систематически разоряя нацию. Ни о какой-либо репрессивной борьбе с ними не могло быть и речи даже тогда, когда они сопровождались всяческими эксцессами. Если, бывало, социалистам удавалось вызвать какую-нибудь вспышку революционного характера, а правительству и свою очередь удавалось не дать этой вспышке разлиться огромным пожаром, - все организаторы и участники движения могли быть совершенно спокойными за собственную участь, ибо только в самом крайнем случае им приходилось подождать некоторое время, покуда правительство объявит общую амнистию "в целях умиротворения". Но эта политика привела, естественно, к тому, что в страну образовался известный кадр своего рода спортсменов от революции, чувствующих себя гарантированными от мало-мальски серьезных неприятностей, сознающих собственную безнаказанность. А отсюда, конечно, и великий соблазн для всех решительно буйных антигосударственных и антиобщественных элементов в населении, а в таких элемента недостатка нет нигде... Даже совершенно поверхностные наблюдения над жизнью Италии начала XX века показывали, что при установившемся порядке вещей и пассивности власти - беспрепятственно растет чудовищно опасный слой профессиональных преступников, прикрывающихся мнимой политической идейностью и записывающихся в ряды левых социалистов и особенно анархистов. Систематическое применение принципа индивидуальной ответственности за деяния, совершаемые в соответствии с партийной программой и служащие, в общем коллективным партийным целям, привело к тому, что низы общества охвачены глубочайшим моральным разложением. Попустительство власти явно развращало наихудшие элементы населения, внушая им идею безнаказанности, и в то же время действовало угнетающе и на психику законопослушных элементов общества, внушая этим элементам убеждение в наличии какого-то органического недуга всей государственной системы, выражающегося в отказе власти от борьбы с крайними левыми элементами. Однако, к 1910 году стала намечаться какая-то реакция в самом обществе. Словно заговорило оскорбляемое слишком долго национальное самолюбие, словно вспыхнул отказывающийся безропотно переносить обиды бессмертный патриотизм. В 1911 году Джолитти, затеяв войну с Турцией с целью завладения двумя последними оставшимися в распоряжении турок вилайетами в Африке, нашел достаточную поддержку проснувшегося национализма. Влияние националистов позволило правительству парализовать отрицательное влияние социалистов. Затем, под влиянием тревожных событий, определенно предвещавших грандиозную войну, националистическая тенденция в Италии начала поразительно быстро развиваться. В Камере Депутатов появилась достаточно мощная группа "националистов". Это было симптомом резко меняющегося в сторону национализма настроения если не всей народной массы, то, во всяком случае, тех слоев буржуазии, которым в жизни страны принадлежит руководящая роль. Осенью 1914 года был принципиально решен вопрос об участии Италии в Мировой Войне. Вступление только откладывалось на некоторое время, абсолютно необходимое для подготовки сил и средств борьбы. К этому времени относится резкий раскол в итальянской социалистической партии: скромное количественное меньшинство стало за войну, применяя принцип "сначала нация, а уж потом партийность". Большинство же, с депутатами Тревэсом и Филиппе Турати во главе, заняло мнимо-нейтральную на самом деле германофильскую позицию. Хотя Дирекция социалистической партии "с негодованием" отказалась от предложенных ей германскими социалистами, то есть, Германским Главным Штабом, огромных сумм "на организацию пропаганды в пользу мира", - налицо имеются все признаки массового подкупа членов социалистических организаций германскими и австрийскими агентами. Когда, несмотря на отчаянное сопротивление местных германофилов, правительство (министерство консерватора Саландры) вступило в войну, социалисты принялись развивать бешеную пораженческую пропаганду. Разгорался итальянский патриотизм, но параллельно развивалась и росла разрушительная работа антинациональных элементов. Тяжесть жертв в кровавой борьбе с грозными врагами вызвала известную реакцию в настроениях населения, а эта реакция привела к тому, что в Камере Депутатов проявилось своеобразное полевение. Консерватор Саландра, монархист чистой воды, оказался вынужденным уступить место слабовольному либералу Бозэелли. Но и тот не удержался надолго у власти и уступил министерский пост радикалу Орландо, который являлся подставным лицом спрятавшегося за кулисами германофила Джолитти и агентом масонства. В начале 1917 года, как только произошла в России революция, - в Италии стало твориться нечто весьма странное: социалистической печати, оказавшейся до того времени под суровым контролем цензуры военного времени, была предоставлена сначала относительная, а позже, к 1918 году, и почти безграничная свобода в деле пользования материалом, касающимся хода событий в России. Социалисты не замедлили широко воспользоваться этим странным попустительством со стороны власти для проведения имевшей резко определенный, чисто революционный характер кампании. Под видом простой информации о ходе дел в России, "Аванти!" стал систематически проводить восхваление деяний большевиков и проповедь идеи необходимости и полной возможности для итальянского "сознательного пролетариата" последовать прекрасному примеру "русских товарищей". На что рассчитывало итальянское правительство тех лет, допуская эту яростную апологию большевизма, - я не знаю. Но результаты неосторожного попустительства не замедлили сказаться в поразительно быстром и буйном росте революционных настроений в низах народной массы. Местные социалисты создавали и в Италии культ Ленина, - радикальное правительство, словно ослепшее и оглохшее, ничего не предпринимало для прекращения явно изменнической и предательской агитации социалистов. Вслед за победоносным для Италии окончанием Мировой Войны в этой стране стало твориться нечто чрезвычайно странное. Казалось бы, благополучный исход борьбы с вековым, историческим врагом, с хищной Австрией, всеми здесь страстно ненавидимой, должен был привести к бурной вспышке патриотического чувства. Имелись все психологические основания для всеобщего энтузиазма: пусть победа досталась и очень дорогой ценой, но какая грандиозная победа, и с какими колоссальными положительными результатами во всех отношениях?! Ведь, гибель Австро-Венгерской Империи, ее разложение на составные части, "балканизация" колоссальной территории погибшей Империи, веками угнетавшей Италию, - она выдвигала победившую Италию на одно из первых мест в Европе и открывала ей почти фантастические возможности дальнейшего развития. Тяжкими, очень тяжкими были материальные жертвы, принесенные Италией ради достижения победы. Но, ведь, ни единый из действительно жизненных центров на ее территории не пострадал непосредственно от военных действий. Если за годы войны Италия потеряла около 800 тысяч человек убитыми и умершими от ран, то, ведь, в этой стране с очень высокой рождаемостью и сравнительно невысокой смертностью до войны ежегодно образовывался излишек населения по меньшей мере в 250-300 тысяч человек. Из Италии ежегодно уходило в заокеанскую эмиграцию, в среднем, около 300 тысяч человек. Это означает, что "расход людского материала" за время войны только поглотил "излишки населения". Наконец, героическое поведение всего населения во врем я войны, даже во дни жесточайших испытаний, даже вслед за военными катастрофами, которые регулярно вызывали в стране не упадок духа, а ожесточение и волю биться до конца, - это должно было привести к тому, что Италия увенчав свое чело лавровым венком и облачившись в светлые ризы, примется праздновать свою победу, а потом с энтузиазмом возьмется за привычную творческую деятельность, сугубо необходимую, принимая во внимание естественное экономическое истощение. Но не тут-то было, вслед за заключением мира в Италии началось революционное движение, которое проявило тенденцию разгораться все больше и больше. И пришел период, когда можно было думать, что стране предстоит сгореть в пламени гигантского пожарища, подобно российскому. Чем же объяснить такой оборот дел? Разумеется, тут влияли многие факторы, как экономические так и психологические. Населению надоело жить, ограничивая из-за оскудения свои потребности. Потрясения, испытанные в о дни войны, расхлябали государственную машину, и расхлябали психологию масс. Многие надежды Италии не осуществились. Так, например, ее территориальное расширение далеко не соответствовало принесенным ею жертвам. Италия не добилась права участвовать в дележе германских колоний. Союзники, так сказать, обсчитали ее. Кроме того, вслед за заключением мира наметилась опасность новых международных осложнений из-за дележа общей добычи, и простое благоразумие требовало отложить на некоторое время общую демобилизацию, а солдатская масса, безропотно сидевшая в траншеях, отказывалась мириться с необходимостью и после окончания войны сидеть в казармах. Но решающую роль, по моему непоколебимому убеждению, тут сыграло следующее обстоятельство: вслед за заключением мира, в полном согласии с архидемократической доктриной, механически вступили в силу все гарантированные радикальнейшей конституцией "права населения", то есть, в первую голову, права политических партий, не исключая и партий заведомо революционных. И социалистическая партия не замедлила воспользоваться этим для развития поистине бешеной революционной агитации, находившей, увы, благоприятную почву в общей обстановке. В массах населения имелся огромный запас смутного недовольства, которое могло рассеяться только по мере постепенного восстановления более или менее нормальных условий жизни, по мере залечивания хотя бы только важнейших ран, полученных во время войны. По существу, ближайший период следовавший за заключением формального мира, относился еще целиком к "военному времени", ибо "мирное время" могло начаться только после того, как уляжется овладевшее массами возбуждение, как сама собой наладится обычная жизнь, прекратится общая разруха дней борьбы, затянутся раны пострадавшей экономической ткани, исчезнет общая тревога за завтрашний день, мало-помалу прекратится влияние так называемого "психоза военного времени". Но с точки зрения чисто формальной - раз мир подписан, значит, все кончено, и можно вернуться к обычным формам жизни. Социалисты Италии с дьявольским умением и с нечеловеческой настойчивостью использовали в своих выгодах это явное недоразумение, и, получив полную свободу действий, принялись поджигать Италию со всех сторон, не встречая отпора со стороны власти. Если вы к сказанному добавите, что между итальянскими социалистами и их пришедшими в России к власти товарищами в лице большевиков существовала теснейшая связь, и что в тот период, опасаясь иностранной интервенции, грозившей им гибелью, и располагая еще чуть только тронутыми, почти фантастическими богатствами России, большевики могли тратить, не стесняясь, и десятки, и сотни миллионов рублей золотом на раздувание революционного пожара в разных странах, - обща картина будет для нас достаточно ясной. История русско-итальянских отношении - очень и очен грустная история, и, к глубочайшему сожалении), в этой истории имеется много таких страниц, что у каждого русского, любящего свою родину, наполняется несказанной горечью сердце. Но ни место, ни обстоятельства не позволяют мне останавливаться на подробностях этого вопроса. Им, конечно, займутся в свое время новые поколения русских людей, - когда Россия возродится "в силе и славе своей"... Теперь же отмечу лишь самое существенное: Италия, исторически связанная с католической Польшей, к России или "Московии" относившаяся совершенно безразлично, около полутораста лет назад, со времени первого раздела Польши, стала смотреть на неудержимо, быстро выраставшую и развивавшую свои могучие силы Россию резко отрицательно. И в то время как со стороны России, в лице ее культурных классов, по отношению к Италии, этой колыбели современной европейской цивилизации культуры, проявилось детски наивное и трогательное обожание, со стороны Италии систематически проявлялось нескрываемое или чуть-чуть прикрытое корректностью недоброжелательство. Это недоброжелательство определенно сказалось еще во дни Восточной Войны 1852-1855 годов, - когда Италия в лице тогдашнего "королевства Сардинского" не уклонилась от участия в воевавшей с Россией коалиции, хотя самой-то Италии казалось бы, воевать с Россией не было ни малейшей надобности. Отмечу, кстати, факт, который и до сих пор остается всем русским совершенно неизвестным - решение вступить в войну с Россией и послать часть сардинской армии в Крым, под окровавленные стены Севастополя - это решение было принято Кавуром, главным образом, под давлением тогдашнего "Великого Магистра" итальянского масонства, богатейшего банкира из Ливорно... В 1863 году, в эпоху польского восстания, Италия деятельно готовилась к созданию новой антирусской коалиции, и Гарибальди набирал повсюду добровольцев для поддержки Польши В 1877-1878 году Италия опять готовилась вступить в войну против России на защиту Турции. В дни русско-японской войны в Италии каждое поражение России встречалось бурным ликованием. Гибель русского флота под Цусимой праздновалось здесь с энтузиазмом, словно собственная победа. Некоторое, но не столь значительное улучшение отношений между двумя государствами произошло лишь после 1907 года, когда многоопытный Соннино, мудрейший из итальянских руководителей иностранной политики, стал проводить идею, что в дружбе с Россией Италия выгадает больше, чем от вражды с нею. Пламенно сочувствуя Польше, Италия одновременно всегда сочувствовала и революционному движению в России, как движению, которое обещало помочь полному освобождению и возрождению Польши. Если в 1917 году, когда в России вспыхнула Революция, известия о ней не вызвали в Италии энтузиазма, - то исключительно изза опасения выбытия России из строя воюющих держав. Говорил инстинкт самосохранения... Но итальянское общественное мнение открыто сочувствовало всем успехам и всем завоеваниям "Великой Бескровной", и это сочувствие было перенесено и на большевиков, занявшихся углублением и расширением завоеваний. Вслед за окончанием Мировой Войны на первую очередь выдвинулся вопрос, что делать с большевиками, завладевшими властью в России. Англия и Франция склонялись к идее активной борьбы с засевшей в России разбойничьей шайкой. Италия сразу же отнеслась к этой идее отрицательно. Соннино, стоявший за интервенцию, не встретил сочувствия у своих соотечественников. Помощь, оказанная Италией "белому" движению, ограничилась тем, что на Мурманск были посланы два батальона берсальеров, но со строжайшим запрещением принимать участие в военных операциях, а тем итальянским "ирредентам", которые застряли в Сибири и охотно вступали в войска Колчака, - было предписано прекратить участие в борьбе с большевиками. Одновременно заработали тайные агенты обеих сторон - в Италии, и большевиков. Засновали секретные "уполномоченные", ведя таинственные переговоры. На всех парах заработал великолепный служебный аппарат итальянского масонства, которое выставило такой тезис: Крушение большевиков будет означать восстановление монархического строя и возрождение пропитанной насквозь российским национализмом России, этой исторической покровительницы всех славян вообще, а балканцев в особенности. Значит, в наших интересах не губить большевиков, а поддерживать их всеми силами, средствами и способами. И эта всесторонняя поддержка, увы, была оказана. Я не затронул бы этого щекотливого пункта, если бы применение такой политики сочувствия и посильной поддержку большевиков осталось без серьезных последствий на ход дела в самой Италии. Но последствия были, и такого характера, что могли стать роковыми: большевистским агентам и их туземным союзникам, социалистам, была предоставлена неограниченная свобода по части чисто революционной агитации В руках агитаторов был очень большой козырь: возможность, восхваляя "чудесные достижения русских товарищей", то есть самым наглым образом обманывая и мороча доверчивую и невежественную массу, раздувать пламя социалистической революции и в пределах самой Италии. В те годы я был одним из редакторов большой и пользовавшейся известным влиянием римской "Эпохи", заведовал "славянским отделом", и дирекция предоставляла мне почти полную автономию по русскому вопросу. И, вот, тогда же меня поразило следующее явление: совершенно открыто большевистские агенты, и не только тайные, но и такие, имена которых бы ли всем известны, вливали в жилы итальянской обывательской массы лошадиные дозы страшного революционного яда и при этом действовали совершенно беспрепятственно. Отпора со стороны итальянской печати в ее целом не было. Даже официозные органы клерикальной партии, не говоря уже об органах либералов и консерваторов, проявляли совершенно не понятное для меня равнодушие, словно то, что творилось у всех на глазах, никого решительно здесь не касалось. А между тем - отрава действовала, и еще как!! Накануне окончания Мировой Войны, под влиянием репрессий, ряды социалистической партии жестоко поредели. Если не ошибаюсь, то дело дошло до того, что число зарегистрированных членов опустилось до 20.000 человек, и все партийные органы, кроме "Аванти!" - зачахли и угасли. А через год по окончанию войны в партии числилось без малого двести тысяч сочленов, и, кроме того, - она снова тащила на буксире почти трехмиллионную массу объединенных в профессиональные союзы и синдикаты рабочих разных отраслей промышленности. Малоземельные и безземельные крестьяне почти в полном составе вошли в организации, которые или называли себя социалистическими, или, не называясь так, были по существу социалистическими. Мир уголовных преступников, почуяв, где пахнет обильным пиршеством, весь шарахнулся в ряды социалистов или анархистов. Революционное движение покатилось по руслу злых и кровавых эксцессов. Совершенно разнузданная социалистическая печать изо дня в день взывала к вооруженному восстанию, ниспровержению существующего порядка, захвату власти и установлению диктатуры "сознательного" пролетариата. Особенно грозным симптомом было то, что революционные настроения заразили всех сплошь рабочих и большинство служащих транспортного дела: сотни тысяч железнодорожников и "портовых", не считая сделавшихся не просто "красными", а ярко-пунцовыми моряков, открыто готовились пойти под знаменем вооруженного восстания. Социалистическая печать тех дней самым серьезным образом настаивала на предании "народному суду" всех, являющихся повинными в том, что Италия приняла участие в Мировой Войне. Неустанная ядовитая пропаганда такого "привлечения к ответственности" привела к тому, что темная и буйная чернь стала набрасываться на "непосредственных виновников бойни" в лице офицеров, а потом и на всех тех участников войны, которые "осмеливались" носить заслуженные на полях сражения знаки отличия, медали и ордена "за храбрость" или за совершенные подвиги". Страсти разгорались, и кое-где чернь начинала уже набрасываться и на несчастных инвалидов - участников Мировой Войны. То, что мы здесь тогда переживали, теперь мне кажется каким-то кошмаром, сплошь сотканным из чудовищных нелепостей. Но, увы, это был не "страшный сон, а живая действительность... Правда, тех ужасов, которые творились в России, начиная февраля-марта 1917 года, - здесь не было, или "почти не было" ибо, ведь, и здесь были чудовищные по обстановке "политические" убийства, как в здании муниципалитета Болоньи, как в горном местечке Сарцано, как в миланском простонародном театре "Диана", как на улицах Турина, и пр., и пр. Но тут, к счастью, "эксцессы" не шли еще непрерывной полосой, а только спорадически "прорывались". К этим кровавым эксцессам мне еще придется вернуться, принимая во внимание абсолютную необходимость ставить их в связи с возникновением и ростом фашистского движение. Покуда же считаю необходимым остановить внимание моего читателя на имеющем большое значение в развитии революционного движения феномене забастовок революционною характера. Архи-либеральное итальянское законодательство издавна узаконило забастовку, признав ее "совершенно легальным средством экономической борьбы". На протяжения десятилетий административная практика здесь строилась на. признании абсолютным тезиса, по которому "забастовочное движение касается только имеющих прямое к нему отношение то есть, предпринимателей и рабочих, и совершенно не касается государства, по крайней мере до тех пор, пока оное движение не сопровождается эксцессами и не грозит серьезным нарушением порядка". Загляните в российскую революционную литературу, познакомьтесь с записками многих "подпольщиков", там вы найдете циничные признания такого рода; социалисты еще во дни Лассаля поняли, что "забастовка, как таковая, является одним из наиболее удачных способов проведения в массы революционных идей и настроений". И там вы найдете и другое драгоценное признание забастовок, действительно "экономических" забастовок, действительно оправдываемых печальным положением рабочего класса, и, наконец, таких забастовок, которые не вредили бы обществу и государству в его целом, - мир, собственно говоря, не знает. А если такие "невинные забастовки" случайно и "выскакивают", - то ими социалисты совершенно не интересуются, покуда не представится возможность использовать даже самую невинную забастовку для нанесения удара существующему государственному и общественному строю. Таким образом, социалисты уже восемьдесят лет назад официально признали, что "забастовка является по существу революционным выступлением", и что "забастовка всегда служит орудием революции". Но, вот такой-то простой, всем бросающийся в глаза, всенародно объявленной и революционерами воспетой истины не захотела понять и не поняла "буржуазная демократия", пораженная какой-то органической слепотой, охваченная каким-то загадочным маразмом и параличом воли. Когда в Италии, вскоре после окончания Мировой Войны, началась полоса забастовок, сопровождавшихся и эксцессами, а к тому же всему населению отравлявших существование, революционных характер этого движения бросается в глаза. Но на робкие призывы общества о защите парламентское правительство меланхолически отвечало ссылкой на нелегальность не забастовок, ...а правительственного вмешательства. "Забастовка - частное дело"... Если мой читатель спросит меня, почему, взявшись излагать мои "Мысли о фашизме", я столько внимания уделяю материалу общего характера на это отвечу вот как: - Фашизм вовсе не родился в готовом виде, как по классической легенде Афина Паллада или Минерва родилась во все оружии из головы Зевса-Юпитера... Фашизм, раньше чем принять форму строго определенной идеи, раньше, чем сделаться политической и экономической доктриной, - существовал в форме, может быть микроскопически маленьких житейских идей и крошечных доктрин, лежавших в плодородных пластах простого бытия массы населения. Там крошечные зерна давали ростки: корни шли вглубь, стебельки тянулись наружу. И, вот, настал момент, когда этими крошечными "идеями" и микроскопическими "доктринами" зазеленело все житейское поле. А за Муссолини и та огромная и неотъемлемая заслуга, что он понял правильно все значение этого житейского процесса, - не пренебрег ничем, а все собрал, все сконцентрировал, железной волей и железной рукой создал из отдельных стебельков единый и могучий ствол Фашизма. Но корни этого могучего фашистского дуба, все же в почве. В том именно, о чем я говорю: в бешеной агитации социалистической печати, оскорблявшей патриотические чувства "среднего итальянца", в подлых и диких выходках против героев войны, жертвовавших отечеству самое драгоценное свою кровь. Корни в дениграции всей нации, оскорблении овеянных славою знамен. Корни в страшной житейской разрухе, создававшейся нелепыми и гнусным забастовками "сознательных". И, наконец, корни фашизма - в кровавых эксцессах "сознательных". Фашистская доктрина, как решительно всякая политическая и экономическая доктрина, может только казаться монолитной. На самом же деле - она является результатом синтеза, и потому телом весьма сложным. И это "тело" поддается анализу, при помощи которого всегда можно определить по, крайней мере, главные составные части, элементы, и определить и взаимоотношение. Вот почему, заговорив о фашизме, как явлении мировом, я считаю необходимым подробно ознакомить моего далекого читателя с той почвой, на которой зародился фашизм итальянский, породивший в свою очередь, фашизмы других стран. Теперь вернемся к бурной революционной эпохе Италии, предшествовавшей выходу на сцену фашизма.