Мышеловка - [20]

— Тогда я тебя арестовываю. Сдать оружие!

— Не имеешь права. Ты не в форме. И у тебя ордера нет.

Пока Петя разливал коньяк, я достал из кармана блокнот и ручку, вырвал листок бумаги. Коряво написал на нем:

«Ордер. Выдан летом оперу и генералу Вадиму Свиридову. Может арестовывать любого и в любые часы до захода солнца. В случае сопротивления может стрелять на поражение. В глаз.

Министр МВД —…»

Расписавшись за министра, я протянул бумажку Громыхайлову. А он мне в ответ сунул стакан коньяка. Потом долго читал мою писульку, шевеля губами.

— Подпись настоящая, — сказал он, посмотрев в окно. — Жаль, солнце еще не село. Подчиняюсь. — И протянул мне свою кобуру, подцепив ее с пола.

Я положил ее на стол, и мы выпили. В голове шумело, как в бойлерной. Мне казалось, что она распухает, увеличивается, растет, словно гигантская тыква, а мысли прыгают в ней, как семечки. О чем я еще хотел спросить Громыхайлова? Зараза… никогда не надо мешать водку с коньяком. В комнату вошла женщина средних лет, поставила на пол ведерко с огурцами, осуждающе посмотрела на нас и сурово произнесла:

— У-у-у нажрались… — потом хлопнула дверью.

— Супруга моя, — пояснил Петя. — Злая-а… Житья от нее нет. И пилит, и пилит… Скоро пополам распилит, как чурку.

— Я тебя склею, — пообещал я. — Будешь как новенький.

— Спасибо, друг. Давай выпьем.

— Петя, — вспомнил вдруг я. — А сын Зинаиды — он где-то здесь, в Полынье?

— Да уж! Куда ему деваться? Должно быть, на болотах прячется.

— На Волшебном камне ночует? Удобно. Давай его вместе ловить. Ты заходишь слева, я — справа.

— Заметано. — Бутылка коньяка быстро пустела.

— А скажи-ка ты мне, болезный, за что его посадили? — Я чувствовал, что в ближайшее время отключусь, и задал свой вопрос на пределе сил. Милиционер долго думал, прежде чем ответить.

— Он… эта… псих. Целую семью вырезал. А девочек ссильничал… А потом… еще… — Глаза Пети закрылись, он опустил голову на стол, аккурат между двумя тарелками, и тихо уснул.

— Только не храпи, — сказал я и поднялся. Меня качнуло так, что я чуть не врезался в стену. Потом кое-как выбрался из дома, открыл калитку и побрел по улице. Редкие прохожие испуганно сторонились меня, но я всем мило улыбался и приглашал в гости, на свой день рождения, который должен был произойти в декабре. Еле добравшись до своего пристанища, я разыскал свою кровать и рухнул на нее замертво.

Разбудила меня тетушка Краб, которая о чем-то жужжала над ухом. Постепенно я стал разбирать отдельные фразы:

— …и дверь не запер… а связался-то с кем?., с пропойцем этим, Петькой… дружка нашел… а ведь дед твой не пил, капли в рот не брал… Вадим?.. Уж не умер ли?..

— Жив я, тетушка, жив, — сознался я, разлепляя веки. — Эта встреча для дела была нужна. Который час?

— Да уж девять минуло.

— Утра или вечера?

— Окстись, миленький! Ночь скоро.

— Понятно. — Я сбросил ноги с кровати. В голове все еще слегка шумело слабо накатывающими на берег морскими волнами. — Итак? Каковы наши результаты? Я пожертвовал своим здоровьем и репутацией трезвенника, чтобы выяснить у милиционера Громыхайлова следующее. А: он сознался, что сам убил деда, и Б: беглый каторжник прячется где-то неподалеку, возможно, вырыв нору под Волшебным камнем. Короче, все впустую, ничего толком я и не выяснил. Но зато слух обо мне прошел по всей Полынье великой…

— Это уж точно! О тебе уже кумушки в магазине судачили. И не стыдно?

— Тетушка, я занимаюсь серьезным делом, а вы обращаете внимание на каких-то кумушек. Кроме того, чем больше будет обо мне разговоров — тем лучше. Тем быстрее убийца захочет со мной встретиться. Если… — подумав, добавил я, — эта встреча уже не произошла. А каковы ваши успехи? — Мы уже перешли на кухню, где я варил кофе.

Тетушка ошарашила меня невесть откуда взявшимся в ее лексиконе милицейским сленгом.

— Зинаида раскололась, — победоносно сообщила она. — Я с ней целый час беседовала.

— Лампой в лицо светили? — полюбопытствовал я. — Морду расквасить обещали?

— Будет тебе, — обиделась моя милая помощница, которая, видно, вжилась в свою роль с удовольствием. — Сына ее арестовали за то, что он семью своего командира вырезал. Двух дочек изнасиловал. Потом еще одного убил, прохожего, просто так. Видно, рассудком тронулся. Или довели до такого состояния. Но Зинаида не верит. Говорит, подставили его, не может ее Гришка до такого дойти. Да и я его сызмальства знаю. Сомнительно мне очень.

— У матросов, нет вопросов, тетушка. Может быть, он изменился за время службы. Я вот думаю, не мог ли ваш Гришенька и деда нашего стукнуть? Если тот его случайно встретил и узнал?

— Да Гришка у него вроде родного был, с детства тут, в доме, ошивался. Арсений его как ученика обучал разным разностям. Науку свою передавал.

— Тем более. Что может быть приятнее, чем пришить своего учителя? Некоторым это доставляет особенное наслаждение.

— Не верю!

— Вы прямо как Станиславский. Ладно. Не верьте. Но Гриша этот у меня на особом подозрении. Не нравится мне его мурманский след. Уж больно кровавый… Тсс, тихо! — Я привстал, перестав помешивать ложечкой в стакане. Мы оба замерли. В доме кто-то был: слышались осторожные, крадущиеся шаги. Я обвел взглядом кухню, ища что-нибудь потяжелее. Ничего лучше утюга на подоконнике не обнаружил. Еле различимые шаги приблизились к двери. Человек стоял за ней и чего-то ждал. Тетушка закрыла ладонью рот, испуганно глядя на меня. Я ступил вперед, высоко подняв над своей головой утюг. В дверь тихо постучали. Затем раздался негромкий голос: