Мычка - [10]

Подхватив скребок, Мычка направился на задний двор, глядев кучу мусора, что за прошедший день заметно уменьшилась в размерах, поплевал на руки. Он успел обвыкнуться, а может большая часть работы оказалась сделана вчера, но к полудню двор сиял чистотой. Разохотившись, Мычка выбрал из земли малейшие кусочки мусора, а разбросанные тут и там сучья и веточки, что могли пригодиться для растопки, сложил в отдельную кучу возле стены.

Оглядев результаты работы, Мычка ощутил гордость. К удовлетворению от сделанного примешивалась лишь толика досады, прежде чем уговор с хозяином позволит двинуться назад, солнце взойдет и сядет не меньше пяти раз. К тому же немало займет дорога. Так что домой он попадет еще очень и очень не скоро, если вообще попадет. Уныние наползло темным облаком, притушило краски, но Мычка отчаянно затряс головой, отбрасывая ненужные сомнения, поспешно двинулся к дому.

Рука коснулась двери, нажала, но та не поддалась. Мычка нажал сильнее, ударил, затем забарабанил, привлекая внимание, но ответа так и не дождался. Потоптавшись у порога, Мычка пожал плечами. Он не особо устал, но, раз выдалась передышка, глупо не воспользоваться возможностью и не изучить жизнь деревеньки. Наверняка у местных есть чему поучиться, но будет ли на это время в дальнейшем?

Мычка вышел со двора, остановился в раздумье. В родной деревне избы возводили с расчетом: не ставили близко, чтобы, в случае пожара, огонь не перекинулся на соседей, щадили деревья, выкорчевывая кусты и молодую поросль, оставляли стариков-великанов, располагали двери на восход, чтобы, лишь распахнув двери с утра, видеть каков будет день.

Здесь дома разбросаны в беспорядке, будто строили, как на душу положит: где-то дома стоят особняком, а где-то скучены, подобно сотам диких пчел. Некоторые избы окружены крепкой изгородью, настолько высокой, что видать лишь крышу, другие огорожены лишь наспех связанными кольями, тронь — завалится. Деревья сведены на корню, так что ветер, обычно свистящий над верхушками, спускается до земли, ерошит волосы, неприятно холодит, забираясь ледяными пальцами за ворот, отчего спина покрывается крупными мурашками. И повсюду груды мусора, почерневшие, смерзшиеся кучи, где шныряют крупные мохнатые крысы.

Мычка неторопливо двинулся по деревне, с любопытством озираясь по сторонам, но, памятуя наставления хозяина, стараясь держаться поодаль. Не успел он сделать и десятка шагов, как в небольшой пристройке по соседству раздалось злое ворчание. Мычка резко остановился, словно налетел на стену. У сарая, угрожающе скаля зубы, застыл волк. Вернее, не то чтобы волк, но нечто очень, очень похожее: усаженные крупными зубами челюсти, прижатые уши, в глазах плещется ярость. Зверь чуть пониже волка, и другой расцветки, но явно не слабее.

Мычка попятился, ощущая, как в животе образуется ледяной ком. Он один, без оружия, нет даже засапожного ножа. Деревьев поблизости нет, а путь к ближайшей избе загораживает здоровенная зверюга. О том, чтобы развернуться не стоит и помыслить, стоит повернуться спиной — волк неминуемо нападет, охотничий азарт погонит вперед, даже если зверь не голоден. Только, откуда посреди деревни волк, и почему местные не бьют тревогу? Вон, по соседству, на крыльцо вышел здоровенный мужик, трет глаза спросонья, а там неторопливо прогуливаются двое парней. Может, зверь прокрался в село недавно, и они не успели заметить?

Привлекая внимание, Мычка замахал руками, подпрыгнул раз, другой, но его не заметили, как ни в чем не бывало, продолжили заниматься кто чем. Он ощутил отчаянье. Его не видят, или, если все, что рассказывал хозяин правда, не замечают специально, тянут до последнего, чтобы посмотреть, как чужак будет выпутываться, лишенный оружия, чтобы вмешаться в самый последний момент, насладиться его страхом, взглянуть в расширенные от ужаса глаза, трясущиеся губы, услышать мольбы о помощи.

Отчаянье сменилось досадой. Досадой на себя. За глупость, что пришла в затуманенный страхом разум. Все вздор. Люди не могут так поступать. Видимо, под защитой окружающей деревню изгороди, селяне чувствуют себя в безопасности, а, скорее всего, живущие по другим законам, утеряли тонкое чутье, какое свойственно каждому охотнику племени. Хорошо, что зверь наткнулся на него. Окажись на его месте кто-то из жителей деревни — конец был бы неминуем. Но, здесь он, и хотя силы не равны, исход не предрешен.

Мысли пронеслись вихрем, осели палой листвой, чтобы больше не взлететь. Разум ушел в тень, уступая место чутью и инстинктам. Пальцы сами собой потянулись к воротнику. Рывок, и плащ соскальзывает с плеч, но не падает, перехваченный над самой землей, ложится на руку, превращаясь в прочный, и, в тоже время, легкий панцирь. Для мощных челюстей зверя — преграда небольшая, но, короткие мгновения, что зубам придется продираться через защиту, прежде чем достигнуть живой плоти, не будут лишними. В короткой схватке смертельного боя лишний миг означает многое, проходя роковой границей меду смертельным поражением и блистательной победой.

Ноги напружиниваются, а тело изгибается так, чтобы легко сместиться в ту, или иную сторону. Глаза безотрывно следят за зверем, чтобы не пропустить решающий миг. Сердце стучит с надрывом, так громко, будто от яростного ветра рушатся вековые деревья, падают одно за другим. Прыжок. Волк взлетает, в два скачка преодолевая разделяющее расстояние. Зубы лязгают, не достав до живота совсем чуть-чуть. В груди холодеет. Но холод проходит, смытый горячей волной крови. Удар. Свободная рука с силой впечатывается зверю в морду, прямо в черную блестящую бусину носа, в единственную уязвимую точку.