Мятежный корабль - [3]

Недовольства матросов лейтенант Блай не боялся, а мысль о возможном бунте с их стороны, повидимому, не приходила ему в голову. Он твердо верил в воспитательное значение девятихвостой плетки и был убежден, что со временем ему удастся прибрать к рукам распущенную команду. На свою беду Блай был плохой психолог. Он не знал, что человеческое терпение все же имеет границы, переступать которые не смеет никто, даже командир британского военного корабля. А среди экипажа «Баунти» не имелось ни одного человека, который мог бы остановить Блая, повлиять на него. Со штурманом и одним из штурманских помощников, как с людьми не своего круга, командир держался строго официально. Второй штурманский помощник, которого звали Флетчер Кристиен, происходил из мелкопоместных дворян. Его старший брат был известным в свое время ученым, профессором богословия. Тихий, задумчивый, печальный и очень деликатный Флетчер Кристиен имел чувствительные нервы — вещь редкая для английского морского офицера — и, что встречалось еще более редко, отличался подлинной гуманностью в обращении с командой. Все его симпатичные свойства представлялись Вильяму Блаю жалкой слабостью, непростительной для бравого моряка. Он постоянно преследовал Кристмена выговорами, замечаниями и ехидными сарказмами, жестоко уязвлявшими самолюбие молодого человека.

Из остальных членов экипажа никто не смел и пикнуть перед грозным командиром. Пять мичманов, совершавших на «Баунти» свое первое плавание, были почти еще дети: самому старшему едва исполнилось восемнадцать лет. Корабельный секретарь Самюэль отмалчивался и держался в стороне. Ботаник Давид Нельсон и садовник Броун, сопровождавшие экспедицию, чтобы содействовать благополучной доставке хлебных деревьев, не могли итти в счет, как люди береговые и штатские. О канонирах, корабельных плотниках, квартирмейстерах и боцманах говорить не приходится. Эти люди младшего командного состава стояли к матросам ближе, чем к офицерам, и трепетали перед Блаем. С некоторым благоволением командир относился только к судовому врачу. Иногда по ночам, когда на корабле все, кроме вахтенного офицера и рулевого, спали, Вильям Блай отправлялся коротать время с доктором. Матросы, видя огонь, мерцавший в окошечке каюты, говорили шопотом, что лейтенант и медик вместе пьянствуют, истребляя джин, запас которого хранился под докторской койкой. Неизвестно, насколько справедлив был этот слух относительно Блая, но доктор действительно все чаще и чаще стал подниматься наверх в сильно нетрезвом виде.

Меловые утесы Англии еще не успели окончательно скрыться за сеткой мелкого дождя, а на корабле уже стала сгущаться атмосфера озлобления и недоверия.

Вскоре по выходе «Баунти» в море поднялся шторм, длившийся три дня. Огромная волна, с яростью налетевшая на корабль, сорвала прикрепленные цепью запасные мачты. Водой снесло несколько бочонков пива, привязанных к палубе. Затем новая волна перекатилась через борт и чуть не смыла все шлюпки. С невероятным трудом и опасностью для жизни экипажу удалось их спасти и снова прикрепить к палубе. Морская вода проникла также в трюм, где хранились съестные припасы, и испортила значительную часть сухарей. Однако ветер понемногу утих, море успокоилось, и весь остальной путь до острова Тенерифе был пройден при тихой погоде. Вечером 5 января 1788 года шлюп бросил якорь на рейде Санта-Крус. Здесь пришлось немало поработать, чтобы привести в порядок корабль, сильно потрепанный бурей. Кроме того, Блай надеялся пополнить в Санта-Крус запас продовольствия. Но оказалось, что цены на все продукты стоят высокие, и Блай счел за лучшее отказаться от своего намерения.

Таким образом, в продолжении большей части бесконечно долгого пути экипаж «Баунти» был вынужден питаться подмокшими заплесневелыми сухарями и червивой солониной, полученной от Адмиралтейства. Правда, на борту имелась кое-какая живность. Но очень скоро от нее уцелели только свиньи; овцы, гуси и куры погибли, не вынеся тяжелых условий плаванья.

10 января корабль снова вышел в море. Дул юго-восточный ветер. Погода стояла хорошая. Но когда миновали тропик Рака, начались дожди и туманы, перемежавшиеся со шквалами.

Полтораста лет назад морское путешествие на военном корабле совершалось в тех условиях, какие ныне можно наблюдать лишь на каких-либо небольших рыболовных баркасах. Та же абсолютная зависимость от состояния погоды, та же мучительная медленность движения, та же напряженная, изнуряющая работа при авралах, чередующаяся с промежутками полного бездействия во время штиля или ровного попутного ветра, та же вынужденная экономия в пользовании пресной водой. Только на рыболовных судах нет и не может быть той нудной и мелочной показной дисциплины, которая стараниями лейтенанта Блая царствовала на «Баунти», отравляя жизнь четырем десяткам людей, стиснутым на тесном пространстве двухсот с небольшим квадратных метров. Дни тянулись один за другим с томительным однообразием. Как всегда, в положенные часы колокол, висевший рядом с рулевым колесом, отбивал склянки. Вахта сменяла вахту. Матросы то поднимали паруса, то опять опускали. Больше двух месяцев подряд ни одного клочка суши не было видно на горизонте. Встречные суда попадались редко. Огромная водяная пустыня, большей частью застланная пеленой тумана, со всех сторон окружала корабль. По небу неслись угрюмые тучи, гонимые резким ветром. Холодные ливни пронизывали до костей, вызывая простуду и лихорадку.