Мятежные сердца - [9]

Я полностью отличаюсь от неё, мои небрежно распущенные волосы перекинуты через плечо, либо собраны в низкий хвост. Лак? Я не крашу, у меня он облупляется быстрее, чем я успеваю выйти из дома. Однажды мама повела меня в салон, чтобы мне сделали гель. В любом случае, я содрала его к вечеру. Очень неприятные ощущения, когда твои ногти после напоминают пергамент.

– Все должно быть сделано. Я не приму ответа «нет». И вы должны готовить Даниель кашу, даже если она говорит, что не хочет. Я понятно говорю? Не позволяйте ей сутулиться и брать еду в комнату, следите за распорядком дня. Вовремя ложится спать и просыпается. Я знаю, сколько ей лет, но она все ещё живёт в этом доме и трудится в университете, – слышу маму, сама при этом стою за стеной кухни.

Как будто я маленький Ребёнок; она так привыкла контролировать, что, по-моему, не понимает, что мне уже не пять. Это жутко раздражает, иногда я думаю, как было бы хорошо, если бы я осталась с отцом.

– Надеюсь, вы все поняли. Никто из вас не покинет этот дом, пока я не вернусь. По приезду вас ожидает премия, – снисходительно говорит она. – Прошу вас…пожалуйста.

Конечно, она должна была закончить свою фразу настойчивым «прошу». Нет, моя мама не умеет просить, уж я-то точно знаю не понаслышке. Она командир, федерал и босс в юбке.

Ну, думаю, выступление закончено, мне пора выходить, спасать садовника и домработницу.

– Доброе утро, – мило улыбаюсь и оставляю на пороге кухни все, что держала в руках. – Можно мне мой завтрак?

Нила кивает и без слов ставит предо мной мой завтрак. Морщусь от вида овсяной каши, на вкус она похожа на мыло. И сейчас я как никогда хочу, чтобы мамы не было дома. Практически умоляюще смотрю на домработницу и очень надеюсь, что её едва уловимый кивок обозначает завёрнутый в бумагу сэндвич, который она уже приготовила.

– Даниель, положи салфетку на колени и, Господи, выпрями свою спину, – ругает она меня. – Как такое возможно, что она сидит вся кривая?

Делаю, как велит мама, но в душе мне хочется накричать. Сказать, чтобы она прекратила все это сейчас же. Но я опускаю голову к тарелке и нюхаю эту отраву. Аккуратно погружаю ложку и пробую на вкус. Нила добавила больше сахара, чем маме, но ситуации это не изменило.

– Родная, мы с папой хотим попробовать дать ещё один шанс нашему браку и поэтому отправляемся в медовый месяц, – счастливый голос, уверена, именно это я сейчас услышала. – Папа просил пока тебе не говорить, если ничего не выйдет … В общем, чтобы ты не расстраивалась вновь.

Каша комом падает в мой желудок, нервно оглядываю всех собравшихся, затем смотрю на маму.

– То есть, ты уже заранее себя настроила на то, что ничего не получится? – автоматически вырывается из меня. – Прости.

Мама укоризненно смотрит на меня, потом взмахом руки показывает, чтобы служащие испарились.

– Во-первых, леди, ты не должна так говорить в присутствии посторонних. А во-вторых, мы с твоим папой через многое прошли, и теперь, когда все мосты сожжены и все разбито… Мы хотим попытать счастье, – она говорит так, будто текст заучен.

Едва проглатываю противную жижу, делаю вид, что она превосходна на вкус, хотя мне хочется вырвать все это прямо на стол. Морщусь от слов моей матери. Люди работают на нас очень давно, они ведь переехали вместе с нами, когда она решила порвать с отцом. Такая наглая неблагодарность присуща только ей.

Мой отец, он самый лучший. Правда, замечательный. При всей своей простоте, он умён и образован. Хотя многое любит делать своими руками, не боится физического труда. Но во многом он пофигист, его отношение к вещам не такое, как у мамы. Украсть вкусный кусочек при нарезке, пройти в туфлях по дому, притащить зайца просто потому, что он его спас… В общем, он очень хороший. Но моей маме всего этого мало. Интересно, что изменилось сейчас?

– Так это у вас, ребята, такая игра? Изменилась ли ты, чтобы изменился я? – доедаю последнюю ложку каши и ставлю тарелку в раковину. Опираюсь на столешницу руками. – Мне просто интересно, сколько вы будете делать друг другу больно, цепляя при этом меня?

Мама меняется в лице, заправляет невидимый локон за ухо и выпрямляется.

– Знаешь, что? Когда у тебя будут серьёзные отношения, я посмотрю, как ты будешь вести себя.

– Мне кажется, у меня никогда их не будет, – бурчу себе под нос.

– Что? – мама понижает голос. – Что ты сказала?

На её глаза наворачиваются слезы, и она прикрывает рукой губы, как если бы мои слова её обидели.

– Мама, я, правда, уже взрослая, перестань вести себя так, будто у меня нет личной жизни, и ваши отношения с отцом не влияют на меня.

– У тебя полная свобода, чего тебе не хватает?

– Я хочу встречаться с парнями, гулять с друзьями, жить отдельно и приходить домой тогда, когда захочу, а не в комендантский час, – говорю я и осторожно убираю салфетки с колен. – О какой свободе речь? Ты только что сказала людям, которые здесь работают, устроить за мной слежку и кормить меня кашей!

Мама сдерживает себя от комментариев, деловито проводит рукой по столешнице, перетирая при этом пальцами. «Да тут нет пыли, мама», – вот что я хочу ей сказать. Она всех построила в этом доме, поэтому все настолько идеально, будто мы в лаборатории для экспериментов.