Мятежница - [67]

Нравится надо мной издеваться, пусть издевается!

Сказал: наказание — выдержу! Я сильная, и со всем справлюсь… Но почему же так больно?

Я оказалась сидящей на коленях Кейна раньше, чем успела это осознать. Все внутри перевернулось, воспротивилось этому, но мне не позволили отстраниться, крепко прижали к сильной и горячей груди. Бессилие, гнев, собственные чувства, душившие меня, прорвались слезами. Такими горькими, что казалось, если не выплесну их, просто отравлюсь.

От легкого, успокаивающего и нежного поглаживания по спине, от прикосновения губ к щекам я заревела навзрыд. Плакала и плакала, пока Кейн гладил и целовал меня, цеплялась за своего мучителя.

— Ненавижу вас, — прохрипела я, когда слезы все-таки закончились.

— Знаю, — раздалось в ответ.

Я ожидала услышать в голосе Кейна торжество от того, что он меня наказал, или привычную холодность и безразличие. Но различила лишь усталость и… боль? Откуда в оттенках его эмоций взяться боли?

— Вам это нравится? — хрипло поинтересовалась я. — Моя ненависть.

— Нет.

Кейн продолжал поглаживать меня по волосам и спине, не спешил осаживать или напоминать про наказание, поэтому я осмелела.

— Почему тогда вы продолжаете меня унижать?

— Я не хотел унизить тебя, Амелия. — Имя скользнуло лаской по разгоряченной коже. Почему-то захотелось, чтобы он вернулся к «фрейлине», только бы не слышать собственное имя его устами. Особенно произнесенное так проникновенно, тихо, интимно. — По крайне мере, не сейчас. Не сегодня.

От его признания слегка опешила.

— Тогда что вы делаете? Завязываете глаза, а потом заставляете есть с ваших рук и требуете покорности.

— Этот урок учит не покорности, а доверию, — сказал он, легонько коснувшись губами моих губ, отчего по телу побежал огонь: сильнее, чем у сотни саламандр. — Я хочу, чтобы ты научилась мне доверять. Знала, что я всегда позабочусь о тебе.

— Как о вещи.

— Как о женщине.

Стать женщиной Кейна Логхарда — вот будущее, которое меня ждет. Почему-то сейчас эта мысль не жалила так больно, не раздражала и не вызывала ярости. Может, со слезами выплеснулись все страхи и переживания последних дней, и во мне просто не осталось чувств. Или все они были сосредоточены на том, чтобы не уступить ему в собственной слабости.

— Доверие нельзя заполучить силой, Кейн, — ответила я. — Оно либо есть, либо его нет.

Кейн молчал. Долго. Видеть его я не могла, оставалось только догадываться о мыслях и чувствах артанца.

А потом его руки легли мне на затылок, и раньше, чем я успела это осознать, он развязал ленту. В мой мир вернули приглушенный свет огня, серую ткань шатра и темные, как грозовое небо, глаза Кейна, в которых плескалась решимость.

Я растерянно заморгала.

— А как же наказание?

— Оно закончилось. — Кейн подхватил меня на руки, легко, словно перышко. Положил на шкуры, опустился рядом со мной на колени и поцеловал. Так отчаянно, сильно, до дрожи. Так, что невозможно было противиться этому притяжению.

— Вы обещали, — прошептала я, когда вновь смогла вдохнуть. Положила ладонь на его грудь. Не отталкивая, но и не побуждая, зато ощутила, как под рукой бешено бьется сердце артанского князя.

Кейн отпустил меня так же резко, словно я его ужалила. Наши взгляды встретились, продолжая молчаливый разговор. И я почти готова была сдаться, но артанец поднялся и отошел в другую часть шатра.

— Спи, Амелия, — просто сказал он.

— А вы? — спросила я, потому что вдруг поняла, что не хочу, чтобы Кейн уходил.

— Я буду здесь.

Видимо, слезы полностью опустошили меня, потому что стоило ослабить шнуровку платья и отвернуться к стене, как я мигом задремала.

Проснулась уже на рассвете. Голова немного гудела, я с трудом разлепила глаза, но понимала, что нужно отправляться в путь.

Прошлая ночь казалась далекой и ненастоящей, разговор с Кейном о доверии — глупым вымыслом. Зачем ему это? Приручить? Показать мое место? Или… стать ко мне ближе? Последнее вовсе звучало невероятно. Смешно. Но на издевательство, о котором я думала раньше, это было не похоже. А на что похоже, я не знала.

Артанец сдержал слово: оставил меня в покое, и теперь меня снова сопровождал Браден. Как же я была рада его видеть! Я хотела извиниться за тот побег, но не представляла, как это сделать, чтобы снова не подставить оруженосца. От его отчужденности не осталось и следа. Браден по-прежнему смущался, пусть даже улыбался меньше, но на этот раз не отводил глаз.

Впрочем, кое-что все-таки изменилось: свита Мрака перестала относиться ко мне настороженно. Они переговаривались, спорили, иногда обменивались шутками. А может, это я перестала ждать от них подвоха. Из моих тюремщиков они незаметно превратились в моих защитников. Как только я осознала, что мне не желают зла, стало значительно легче.

Шатер я по-прежнему делила с Кейном, но того, что случилось в первую ночь, больше не повторялось. Он располагался у противоположной стены, иногда расспрашивал о моей семье, о северных землях Нифрейи, о замке Норг. Будь это приказы, не услышал бы от меня не слова, но (о, удивительно!) Кейн не давил. В его вопросах я ловила искренний интерес, поэтому если в начале пути отвечала односложно, то с каждым днем в мои рассказы вплетались все новые детали. С каждой историей я будто переносилась на родину и понимала насколько соскучилась.