Мягкая обезьянка - [2]

Кашемир выругался и хлестнул по испачканному рукаву, выпуская жертву. Мужчина со светящимся голубым ртом и сожжённым пищеводом вывернулся из хватки двух других палачей, бросился вперёд. Прямо к запертой вращающейся двери, подход к которой был блокирован магазинной тележкой и картонками.

Он двигался нетвёрдыми торопливыми шагами, раскинув руки, вращая глазами, извергая пену, как скаковая лошадь. Энни поняла, что ещё два шага, и мужчина разрушит её ночное убежище, упав на тележку.

Энни встала, прислонившись спиной к дверной створке. Встала посреди светового коридора, образованного во тьме лучами фар «кадиллака».

— Черномазая! Она всё видела! — крикнул Кашемир.

— Сраная бомжиха! — крикнул тот, который держал банку «Драно».

— Он ещё шевелится! — крикнул третий, сунув руку под пальто и достав из-под мышки штуковину из воронёной стали, настолько длинную, что ей, пожалуй, больше подошла бы подмышка Поля Баньяна.

С пеной у рта, царапая горло, водитель «кадиллака», словно заведённый, шагал к Энни.

Он наткнулся бёдрами на магазинную тележку как раз в тот момент, когда человек с глубокой подмышкой выпустил первую пулю. Грохот магнума сорок пятого калибра вырвал клок из 51-й улицы, толкнул беглеца, как рёв толпы, содрал с него лицо и забрызгал стекло вращающейся двери кровью и осколками костей. Они заискрились в свете фар «кадиллака».

Каким-то чудом несчастный продолжал двигаться. Он свалился на тележку, поднялся, будто шёл в атаку и стремился раньше всех прорвать линию обороны, — и рухнул, потому что стрелок поразил его вторым выстрелом.

Не нашлось ничего достаточно твёрдого, чтобы остановить пулю, и она влетела в стеклянную дверь, разбив её, чем открыла вход, в то время как мёртвое тело повалилось и толкнуло Энни.

Женщину бросило сквозь разбитую дверь внутрь, на пол копировального центра. И несмотря на весь шум, Энни услышала четвёртый голос — определённо, четвёртый, — взревевший, видимо, из лимузина:

— Кончайте старуху! Кончайте, она всё видела!

Одетые в пальто мужчины помчались по световому коридору.

Энни перевернулась и коснулась рукой чего-то мягкого. Это была её повреждённая кукла. С которой напрочь сорвало одежду. «Тебе холодно, Алан?»

Подхватив куклу, Энни поползла прочь, во мрак копировального центра. Она слышала позади хруст, с которым мужчины влезали внутрь через раму вращающейся двери. И вой охранной сигнализации. Скоро подъедет полиция.

Энни думала лишь о том, что её пожитки выбросят. Хорошие картонки сломают, магазинную тележку заберут, а подушки, носовые платки и зелёную кофту закинут в мусорный бак; и вновь она останется ни с чем. Так было, когда её выселили из комнаты на углу 101-й улицы и Первой авеню. После того, как у неё отняли Алана...

Рявкнул выстрел, и объявление под стеклом, висевшее на стене рядом с Энни, брызнуло осколками. Мужчины разошлись по углам, давая полную свободу резкому свету фар. Прижав к себе куклу, Энни заторопилась по коридору в дальнюю часть копировального центра. Двери с обеих сторон, но всё заперто. Энни слышала приближение мужчин.

Двустворчатая металлическая дверь справа стояла открытой. За ней царила тьма. Энни скользнула внутрь, и её глаза мгновенно адаптировались. Здесь были компьютеры, большие машины с облупившейся краской, расположенные вдоль трёх стен. Спрятаться негде.

Энни заметалась по комнате, ища стенной шкаф, закуток — что-нибудь. Потом она споткнулась и растянулась на холодном полу. Лицо зависло над пустым проёмом, и щёку задело робкое дуновение знобящего ветерка. Покрытие пола составляли большие съёмные квадраты. Один из них был откреплён и сдвинут с места, а не утоплен заподлицо. Его не заделали в пол, осталась щель, и, запнувшись, Энни её расширила.

Она глянула вниз. Под полом обнаружился полупроходной технический канал.

Отпихнув в сторону оправленную в металл виниловую пластину, Энни скользнула в проём. Лёжа лицом вверх, закрыла отверстие квадратом и мягко его подталкивала, пока он не встал в пазы. Вошло плотно. Только что поблёскивала полоска света, просочившегося из коридора, — и вот пропала даже она. Энни лежала предельно тихо, совершенно очистив разум, как делала при ночёвке возле уличных дверей. Она стала невидимкой. Ворох тряпья. Груда мусора. Отбросы. Никаких мыслей, только тепло куклы.

Она слышала, как мужчины шумят в коридоре, дёргая двери. «Я закутала тебя в одеяла, Алан. Сейчас ты согреешься». Мужчины вошли в зал с компьютерами. И никого не обнаружили.

— Она должна быть здесь! Вот свинство!

— Может, мы не заметили выход.

— Или она заперлась в одной из комнат. Проверим? Взломаем?

— Да ты ещё тупей, чем обычно. Сигнализацию не слышишь? Надо выбираться!

— Он оторвёт нам яйца.

— С чего бы? Он бы справился лучше? Сидит сейчас там возле трупа Бидди... Думаешь, его это радует?

К верещанию сигнализации добавился новый звук. Автомобильный гудок с улицы. Он истерично взвизгивал вновь и вновь.

— Мы найдём её.

Затем звук шагов. Затем топот бега.

Энни лежала бездумно и тихо, прижав к себе куклу.

Было тепло — так же тепло, как на протяжении всего ноября. Она проспала там до утра.

На следующий день в последнем нью-йоркском кафе-автомате, где, вставив жетон, из чудесных окошечек можно получить еду, Энни узнала о двух смертях.