Мяч, оставшийся в небе - [115]

         Сети веток склеивает льдом,

         Громоздит сугробы штабелями,

         Чтоб никто — ни из дому, ни в дом.

То в дупло наклонное ныряет,

Как ловец за жемчугом на дно,

То снежинку острую вперяет

С любопытством в тёмное окно…

         Пальцами прищёлкивает стужа,

         Не мытьём, так катаньем берёт

         И как будто стягивает туже

         Пояса истаявших берёз.

…Что так чинно ходики ступают?

Что так сонно, медленно идут?

То ли стрелки к цифрам прилипают,

То ли цифры к стрелкам пристают?

1958

«Не сам сонет растаял в блеске лунном…»

Не сам сонет растаял в блеске лунном,

А давняя сонетная пора:

Древесный сок извечно будет юным,

Хотя веков крепка на нём кора.

Застыла ода идолом чугунным,

Элегия уходит со двора…

И лишь сонет — ещё бежит по струнам,

Ещё дрожит на острие пера!

Он жил давно. Но это не причина

Вновь не ожить ему для новых тем.

Его конец ещё не есть кончина.

(Смотря кто «кончил»! Как! Да и зачем…)

Шекспир — и тот не вычерпал сонета!

И ковш у родника оставил где-то…

1958–1959

«Дворник листья неохотно ворошит…»

Дворник листья неохотно ворошит

Под наплывом облетающих аллей.

Полог неба предвечернего прошит

Обрывающейся ниткой журавлей.

        За рекою, отражённые в реке,

        Люди с вилами подъехали к стогам,

        Точно карлы к великаньим пирогам

        С циклопическою вилкою в руке.

Веет свежестью обоих берегов.

Странной яркостью

И сказкой дышит быт.

За телегами по зелени лугов

Тучей ливневою бродит чёрный бык.

        Ухожу среди слабеющих берёз.

        Нет улыбки в их безликой белизне,

        Тем томительнее за сердце берёт

        Эта бледность, равнодушная извне.

Дети кукол рассадили возле пня

И, забыв о них, ушли за бузиной;

Куклы зябнут

И, уставясь на меня,

Отсыревшие, сидят передо мной.

1959

Жду снега

Долги дни короткие.

Ветви в небе скрещены,

Чёрные и чёткие,

Точно в небе трещины.

        Плач берёз потупленных…

        Пни дождём разварены,

        Точно замков кукольных

        Древние развалины.

Листья под заборами.

На осинах вороны —

Осени блюстители,

Листьев заместители.

        Ближний лес туманится,

        Вкривь и вкось проветренный,

        Дождь резиной тянется…

        Снег — и тот приветливей:

Налетит, завертится,

Пень прикроет горкою,

На лету задержится

За рябину горькую,

        Всё собой оденет он,

        Всюду, всюду ляжет он,

        Всё куда-то денет он,

        А куда — не скажет он.

1959

«— Как ты можешь воспевать эвкалипты…»

— Как ты можешь воспевать эвкалипты,

Никогда не повидав их глазами?

— Это клязьминских берёз манускрипты,

Как сумели, мне о них рассказали.

— Как ты можешь рассуждать про оливы,

Непричастная их шуму, их чуду?

— Я о них порасспросила у ивы —

Шелест листьев одинаков повсюду.

— Как ты смеешь, не бывав за пределом,

О Манилах толковать, о Гаване?!

— Я на лужицы гляжу между делом:

Рябь на лужах устремляется (в целом)

В ту же сторону, что зыбь

В океане.

1959

Попугай

По клетке, шкафами задвинутой,

Где книги в пыли вековой,

Взъерошенный, всеми покинутый,

Он бегает вниз головой.

Чудак с потускневшими перьями!

Чудит, а под веками — грусть.

Язык истреблённого племени

Он знает почти наизусть.

Язык, за которым ученые

Спускаются в недра веков,

Где спят города, занесённые

Золой раскалённых песков…

Язык, что плетьми виноградными

Петляет по плитам гробниц

И хвостиками непонятными

Виляет с разбитых таблиц.

Прекрасный язык — но забылся он,

Забылся, навеки уснув.

Огромный — но весь поместился он,

Как семечко, в маленький клюв.

Привык попугай разбазаривать

Бесценную ношу в тоске;

С собою самим разговаривать

На умершем языке,

В кольце кувыркаться стремительно,

Вниманья не видя ни в ком,

И сверху смотреть

Снисходительно,

Когда назовут дураком.

1959

Песня

I

Как сложилась песня…

Как сложилась песня у меня?

И сама не знаю, что сказать!

Я сама стараюсь

У огня

По частям снежинку разобрать!

II

Музыка

Вы объяснили музыку словами.

Но, видно, ей не надобны слова —

Не то она, соперничая с вами,

Словами изъяснялась бы сама.

И никогда (для точности в науке)

Не тратила бы времени на звуки.

III

Натюрморт

Отстала ягода от кисти винограда;

Дрожит на кончике — всех меньше и темней…

Но презирать её, по-моему, не надо:

Наоборот! — Цена картины —

В ней.

1959

Какой большой ветер!

Какой большой ветер

Напал на наш остров!

С домишек сдул крыши,

Как с молока — пену,

        И если гвоздь к дому

        Пригнать концом острым,

        Без молотка, сразу,

        Он сам войдёт в стену.

Сломал ветлу ветер,

В саду сровнял гряды —

Аж корешок редьки

Из почвы сам вылез

        И, подкатясь боком

        К соседнему саду,

        В чужую врос грядку

        И снова там вырос.

А шквал унёс в море

Десятка два шлюпок,

А рыбакам — горе, —

Не раскурить трубок,

        А раскурить надо,

        Да вот зажечь спичку —

        Как на лету взглядом

        Остановить птичку.

Какой большой ветер!

Ах! Какой вихорь!

А ты глядишь нежно,

А ты сидишь тихо,

        И никому силой

        Тебя нельзя стронуть, —

        Скорей Нептун слезет

        Со своего трона.

Какой большой ветер

Напал на наш остров!

С домов сорвал крыши,

Как с молока — пену…

        И если гвоздь к дому

        Пригнать концом острым,

        Без молотка, сразу,

        Он сам уйдёт в стену.

1960–1961

Кораблик

Жил кораблик, весёлый и стройный,