Мяч, оставшийся в небе - [112]

        А дым курильниц всё мотает пряди —

        Не вовсе с прялкой Запада порвав…

1970-е

Человек из патефона (или Два чуда подряд)

Как бригантина, в путь пускается мембрана

Заливом черного сияющего диска,

Где лунная дорожка моря, как ни странно,

Мне блещет вдалеке и в то же время близко!

О песни! Я могу их слушать невозбранно!

И на суконный круг пластинки класть без риска

Грозы! Как будто бы зарей, пустынно-рано,

Мне вверена с Гель-Гью и Лиссом переписка…

А всё ж дрожит рука! И мнится: человечки

(С мой глаз!) поют внутри машины молодецки,

Но выход им закрыт из впадины зеркальной…

Шло время. Я сама с Утёсовым знакома!

Он вольный, не в плену! Он ростом натуральный!

С ним дочь его Эдит. И я у них, как дома!

1966, 1980

Мечтание города

Толпа глядит, бледна и длиннолица, —

Нос-полумесяц остро вздёрнут вверх.

Как в облаках дыхания мелиссы

Зеленоватых — реет судоверфь.

На крышах — кошек чёрный фейерверк.

Спускающихся улиц вереницы…

На вывесках, витающих, как птицы:

Ключ. Апельсин. Башмак. Посуда. Вепрь.

Трёх пансионов лесенки кривые

С половиками красными, как жар,

Скакнут, имея целью мостовые,

Но, не допрыгнув, плавят солнца шар

И странники бредут по эспланадам:

Живые — с нарисованными рядом.

1963, 1969

Цветок зла

Больше не могло быть сомнений: это был Тартараграндафлориус!.. На земле показалось несколько трещин… Одна из них мчалась прямо ко мне…

«Союз действительных»[68]

Приснился мне в ребячестве когда-то

(Боявшийся — годами — оглашенья!)

Цветок, что достигал корнями — ада

И созидал земной коры крушенье.

Сверхплотных лепестков его громада

Была отнюдь не флоры украшенье,

А гибель слабым, храбрым — устрашенье,

Разбой на пастухов и мор для стада.

Когда он распускался, вихрь упругий,

Им поднятый, гнул рощи, тряс лачуги…

Снимались птицы с гнёзд, кружа над далью…

Едва, как змей, раскручиваться начал

Могучий стебель, свернутый спиралью, —

Крича, проснулась я… Что сон мой значил?

1963, 1970

Мне кажется…

Мне кажется порой, что умерли стихии —

Такие, как Земля, Огонь, Вода и Воздух.

А заменили их… какие-то другие —

Из приготовленных на беззаконных звёздах;

Что до сих пор трава, наш друг многовековый,

Напрасной зеленью сияла перед нами;

Что кто-то изобрёл закон природы новый,

Повелевающий расти ей — вверх корнями!

Что в джунгли отпустил шарманщик обезьянку,

Но джунглей больше нет; их царственное платье

Сорвали, вывернули, с криком, наизнанку!

Мне кажется, о них — век буду горевать я,

И плакать буду я — счастливцам на потеху —

По истинным слезам и подлинному смеху.

Октябрь 1961

Знали, да забыли!

Не стоит понимать уж чересчур впрямую

Улыбки-образы и выдумки творцов!

Суров «Холодный дом». Но я в конце концов

Ещё и в «Ледяном», глядишь, перезимую.

Не верь, что хижины приниженней дворцов.

А там, где Росинант нам кажет стать хромую,

Не нацепляй коню ослиных бубенцов:

Жизнь звёздами ему ещё усеет сбрую!

Не жди, чтобы попал Емелюшка впросак.

Не думай, что Иван действительно дурак!

Что Горбунок — урод (ещё и незаметный!).

Не верь, что всяк Илья — для сна и забытья.

Что Муромцу пророк не брат. И что Илья

Обломов — не свершит свой подвиг кругосветный.

1989, 1993

«Вышел из народа…»

Шасть из народа! — тут ему и ода.

А я как раз зашла предупредить,

Что я не выходила из народа,

Да и не собираюсь выходить.

Была ходьба в народ. Настала мода

На выход из! Но если рассудить,

В народе нет ни выхода, ни входа:

Мы заперты; мы все — народ. Как быть?

Спесь — вещь не антикварная. Отныне

Мы в общей массе, точно в карантине,

Дабы зараза чванства не могла б

Осилить нас. Но… приоткрой ворота:

Пусть напоследок выйдут из народа

Патриций-сводник и продажный раб.

1964

Есть гениальность ночи…

Есть гениальность ночи… Сокровенность

Несбыточного властна в поздний час

Дойти до сердца каждого из нас.

Одни её хранят, как драгоценность,

Другие разбазаривают враз,

А третий — впав на радостях в надменность,

Несёт её в дневную современность,

Как личной посвящённости запас!

И говорит: «Не правда ль? — мы с тобою

Возвысились над грубою толпою?!»

Вот как, приятель?! Знай же: есть мосты,

Где всяк батрак пройдёт! Огласку тайны

Не позволяет людям воспитанье.

Но каждый видел то, что видел ты.

Декабрь 1994, январь 1995

«Когда моя, порой размашистая, речь…»

Удержи меня, мое презренье, —

Я давно отмечен был тобой.

С. Есенин

Когда моя, порой размашистая, речь

Поскачет кочками, галопом увлечённым,

Ироники всегда спешат меня осечь

Каким-то чопорным прохладно-ровным тоном:

Восторг мой наказать, унять его поток

Отменной сдержанности собственным примером;

«Манеры» мне привить (как если бы к манерам

Безукоризненным… яд относиться мог!).

Им любо вас водой холодной окатить

И как бы скрыть зевок… Ан — всё-таки не скрыть.

Вот так воспитанность! Постойте ж! Дерзость эта…

И вдруг — в неслыханной душевной тишине —

Открытье: все зевки и все «зеваки» света

Отныне и навек неинтересны мне.

1993

Новогоднее

Как в королевстве Пирлипат[69]

Слипаются глаза от смолки

Волшебных снов, — так мысли к ёлке

Уж начинают прилипать,

И полночь бьёт… О, Новый год!

Дай людям отдых безмятежный!

А кто на улицах живёт —

Дай валенки и дом ночлежный!

Сургуч оранжевый — письму,

Цветочным луковкам — горшок

(А злобным нелюдям — по рожам!).

Так пусть же будет хорошо