Мы все обожаем мсье Вольтера - [63]

— И что же вы решили, мадемуазель?

— Я ему отказала. Зачем мне этот шутник? Жизнь — не шутка.

— Но не были ли вы излишне суровы к мсье д'Арленкуру?

— Ничего. Он записной остряк, пошутит — развеется. У таких мужчин — все легко. Пустышка он. Через три дня к другой посватается. Бордельный завсегдатай!

— Некоторые мужчины смотрят на подобные вещи, как на шалости, проказы…

— Бога ради, вот пусть и в жены себе берут проказливых шалав! Ноги моей больше у д'Арленкуров не будет.

Камиль де Сериз тихо опустился на стул. Сердце его билось в груди как молот о наковальню. Он любил малютку Стефани, и сейчас был искренне изумлен. О браке Стефани с Теофилем д'Арленкуром он мог только мечтать — Тео наследовал колоссальное состояние отца, был единственным сыном. Да, юношу не назовешь херувимом, Камиль знал, что д'Арленкур волочится за всеми подряд по принципу «зацепил — волоки в постель, сорвалась, наплюй…» Но вот аббату удалось всего за неделю добиться того, что было невозможным: д'Арленкур сделал предложение! Но этого мало — Стефани отвергла его! Он глубоко вздохнул. Сам развращенный до мозга костей, де Сериз понимал, что из д'Арленкура муж и вправду выйдет никудышний, а вот отказ Стефани поднимет её цену в обществе. Он и бесился, и восхищался. Ради счастья малышки Камиль был готов пожертвовать самолюбием, но замечая, как неуклонно растёт влияние аббата на его девочку, испытывал ножевую боль. Теперь медленно начал понимать и иное, и это проступившее понимание заморозило его. Ненавистный поп незаметно сумел вложить в голову Стефани свои дурацкие догмы, и рано или поздно она… приложит их к нему, Камилю…

Аббат тем временем, подумав, одобрил поступок мадемуазель. Сердцу не прикажешь. Репутация мсье д'Арлеркура, и в самом деле, оставляет желать лучшего, брак с ним может быть удачен только при полном раскаянии молодого человека в его предшествующем распутстве, либо при вразумлении от Господа, всегда наделяющем человека пониманием истины. Он недостоин пока хорошей жены. При этом аббат добавил, что неустанно молится об удачном браке юной Стефани, и полагает, что среди тех юношей, что ныне окружают её, она непременно найдет достойного спутника жизни.

Порозовевшая от ласковых слов аббата, мадемуазель удивительно похорошела, и тут, наконец, заметила Камиля де Сериза. Тот молча смотрел на кузину, и что-то в его лице удивило её. Стефани подошла к нему.

— Камиль, ты болен? Почему ты так смотришь?

Де Сериз понимал причины своего дурного самочувствия, но не мог и не хотел делиться ими с кузиной. Однако, от одного вопроса не удержался:

— Я вижу, ты весьма доверяешь мсье аббату… Уж не влюбилась ли ты в него, сестричка?

Стефани странно посмотрела на него, без обычной улыбки, серьёзно и прямо.

— Он — прекрасный человек. Мне старая графиня де Верней сказала, что за восемьдесят лет встретила среди людских толп не больше семи настоящих Людей. Я не поняла тогда, думала, старческая болтовня, а теперь мне ясно, что она подразумевала. Он — настоящий. Но послушай, — обернулась она к Серизу, — вы ведь учились вместе… Вы друзья?

У Камиля де Сериза начал колебаться под ногами пол. Он торопливо пробормотал: «приятели» и сделал вид, что торопится поприветствовать только что вошедших банкира Тибальдо и виконта Реми. Однако, продолжения этого разговора хотел избежать, и вскоре подсел к карточному столу. Но играть не хотелось. Карта не шла. Он был взвинчен и раздражен.

Неожиданно вздрогнул. У карточного стола стоял Реми де Шатегонтье. Виконт был откровенно не в духе, тем не менее, сдержан и высокомерен. Реми осведомился, приглашен ли де Сериз на обед к герцогу де Конти в эту пятницу? Камиль спросил, разве обед назначен на пятницу? «А разве у его сиятельства этот день занят?» Нет, Камиль был свободен. Реми поклонился и отошёл.

Аббат удивленно смотрел на бывшего сокурсника. Камиль, сам не понимая, что делает, медленно подошел к аббату де Сен-Северену и присел рядом. Жоэль, скрывая удивление, отвёл глаза. Такие лица он видел в храме у некоторых из своих исповедников, обычно людей отчаявшихся и в себе, и в милосердии Божьем. Там он стремился поддержать их и взглядом, и увещеванием, но сейчас молчал, боясь вспугнуть неожиданный для него порыв де Сериза. Впрочем, скоро всё миновало. Аббат видел, как медленно твердеет и грубеет лицо Камиля, как застывают и снова начинают странно светиться его глаза.

Камиль де Сериз снова стал собой.

Реми де Шатегонтье, проявляя сочувствие в понесенной утрате Тибальдо ди Гримальди, обратился к банкиру с вопросом о самочувствии. Тот вяло ответил, что боли в печени прошли, но сильно ноют на дождь спина и плечи. Габриэль де Конти завершил ужин, который он обычно начинал первым, а заканчивал последним, и, подойдя к Тибальдо, на сей раз выбрал весьма возвышенную тему для беседы. Он неоднократно слышал, что ди Гримальди — знаток не только в живописи и театральном искусстве, но и сведущ и в некоторых областях сакрального, обладает большим мистическим опытом. Так ли это? Сам-то он профан в мистике, но тем интереснее для него чужие знания. Вот и аббат, он полагает, с удовольствием послушает…