Мы все обожаем мсье Вольтера - [44]

Анри трясло.

Жоэль кивнул, сам же задумался о том, насколько быстро полицейские смогут выяснить, что мадемуазель перед исчезновением провела битый час у него? Галициано впустил её, но, видимо, не запомнил. Но на чём она доехала? Кучер… дворецкий… Франческо Галициано аббат доверил бы неподписанный вексель и пачку ассигнаций, но не стал бы уговаривать скрыть визит к нему неизвестной особы, тем более, что не знал, ждала ли её карета.

Значит, визит скрывать нельзя.

У него всегда была в запасе благая возможность сослаться на «печать молчания». Мадемуазель приезжала исповедоваться. Но это не должно застать врасплох Кастаньяка… Аббат в данном случае застревал между двумя грехами — Сциллой откровенной лжи и Харибдой унижения ближнего, и, не колеблясь, выбрал первое, решил солгать и даже сразу отпустил себе оный грех, ибо скорее наложил бы на себя руки, чем рассказал Анри, что его невеста была готова наградить его рогами ещё до алтаря и закинуть ножки, о которых, надо полагать, мечтал Кастаньяк, ему, Жоэлю, на плечи. Сказать Кастаньяку правду было немыслимо.

Да бессмысленно к тому же. Во-первых, за своё распутство мадемуазель, видит Бог, своё уже получила, и даже с избытком, во-вторых, о мертвых дурно не говорят, и, в-третьих, никакая взаимная симпатия, подобная той, что связывала их с Кастаньяком, полагал аббат, не выдержит такого испытания, и не важно, оказался твой приятель Иудой или святым Иосифом. Первое было бы предательством, второе — жестокой демонстрацией оказанного ему предпочтения и унизительным для Анри пренебрежением тем, что ему было дорого, и это последнее, по мнению аббата, могло быть хуже первого.

Мысли аббата текли теперь размеренно и спокойно. Нужно сказать Анри, что его благочестивая невеста приходила к нему с духовными затруднениями, связанными с… желанием сменить храм, или недоумениями по поводу своих молитвенных упражнений… Стоп. И об этом она пришла поговорить в полночь? Этому не поверит даже полицейский сержант…

Однако, надо было определиться. Ложь должна быть скучной и бесцветной, лишённой даже тени интереса. Решено — Люсиль де Валье приезжала к нему посоветоваться об искушениях и снах, преследовавших её в последнее время и особенно усилившихся накануне свадьбы. О таком любая сентиментальная девица придёт посоветоваться с духовником даже на бдении. Да, в это поверить можно.

Аббат приободрился.

— Крепитесь, Анри, бедная девочка… Я не сказал вам, она ведь приходила ко мне… Вы помните, Галициано, — обратился он к дворецкому, — три дня назад, вечером, ко мне на исповедь приходила невеста несчастного господина де Кастаньяка. Вчера обнаружили, что она погибла…

Галициано побледнел, как смерть.

— Это… это то, о чём вы вчера говорили?…Ещё одна жертва ужасного маньяка?

Аббат кивнул.

— Мы должны сообщить об этом в полицию, к делу это, разумеется, отношения не имеет, но кто знает, что может помочь.

Анри поднял к Жоэлю заплаканное лицо.

— Люсиль… — он прижал ладонь ко лбу, — Боже, как в голове-то всё путается… Вы говорите, Жоэль, она приходила к вам незадолго… — Он содрогнулся, — но зачем?

— Она говорила, что ей снятся странные сны. Приехала исповедаться.

— Небесная, чистая душа… — Анри снова зарыдал, рухнув, как подкошенный, на кровать Жоэля.

Аббат, сжав зубы, чтобы лицо не перекосило судорогой стыда и боли, вздохнул, приказал Галициано принести нюхательную соль для Кастаньяка и фляжку коньяка для себя. Полуночник, взобравшись на каминную полку, внимательно смотрел зелеными глазами на хозяина, не понимая причин внезапного пробуждения аббата и всей этой предутренней возни. «Что случилось?» — казалось, спрашивали кошачьи глаза и Жоэль, вздохнув, погладил дымчато-чёрную спинку. Увы, объяснить произошедшее коту было также сложно, как Кастаньяку — подлинную причину визита Люсиль.

Между тем рассвело. Пора было ехать. Анри с трудом встал на ноги. Он не был труслив, но предстоявшее ему в полиции требовало не смелости, но стойкости духа, а её ему сейчас куда как недоставало. Роковое известие совсем убило его, разрушило надежды на счастье, просто подкосило. Он бездумно, не рассуждая, ринулся к аббату Жоэлю, просто чувствуя, что это — единственная опора в обрушивающемся вокруг него мире. Он считал Сен-Северена человеком чистым, но только сейчас в полной мере ощутил его духовную мощь — Жоэль одним прикосновением утишал горе сердца, одним присутствием успокаивал скорбную душу.

Они направились в полицию в карете де Кастаньяка, у подъезда столкнулись с банкиром Тибальдо и герцогом де Конти. Тибальдо ди Гримальди, похоже, провёл ночь за коньяком с герцогом, но выглядел достаточно бодро.

Труп несчастной жертвы злобного маньяка лежал в полицейской мертвецкой за конюшней. Едва сняли простыню, как банкир и герцог в ужасе попятились, потом отвернулись и торопливо отошли, а несчастному Анри не помогло и присутствие аббата. Он медленно осел на пол и потерял сознание. Жоэль же де Сен-Северен, к его собственному изумлению и к удивлению полицейских, сохранил не только твердость духа, но и незыблемую телесную крепость. Он передал нашатырную соль сержанту, пытавшемуся помочь де Кастаньяку, сам же внимательно разглядывал тело Люсиль, то, что ещё недавно предлагалось ему на весьма выгодных для него условиях. Лицо девицы было синюшным, под глазом на скуле багровел кровоподтек. У Розалин такого не было. Ниже подбородка на шее и теле кожи не было. Не было и тех частей, что отличают женщину от мужчины. Больше того — с верхних частей ног были срезаны значительные части плоти, а те, что оставались на скелете, были похожи на куски вареного утиного мяса. Судя по всему, тело было облито чем-то, вроде кислоты. Были и другие детали, при указании на которые морщились даже полицейские чины, и из которых аббат Жоэль заключил, что девица, жаждавшая блудных утех, перед кончиной их получила сполна…