Мы все были солдатами - [16]

Расспросив о положении на фронте, в каких операциях довелось участвовать, командующий дал ряд указаний о комплектовании дивизии, которое только начиналось. Чувствовалось, что это не первоочередное формирование.

Дни тянулись медленно. После напряженной фронтовой жизни мне было не по себе. Неожиданно меня вторично вызвали в Москву и назначили командиром 25-й гвардейской стрелковой дивизии, формировавшейся в Калининской области.

…Вместе с комиссаром дивизии полковым комиссаром Е. В. Бобровым едем представиться и решить ряд служебных вопросов к секретарю Сонковского райкома партии и председателю райисполкома. Вторая половина дня. Апрельское солнце по-весеннему освещает одноэтажные деревянные дома, булыжную мостовую, длинные очереди людей у редких магазинов.

В небольшом, обставленном старой мебелью кабинете, худой и усталый секретарь райкома Дмитрий Антонович Скворцов. Рядом с ним коренастый брюнет, председатель райисполкома Александр Иванович Орнадский. Они встают и делают несколько шагов навстречу. Мы представляемся, потом усаживаемся. Я достаю папиросы и кладу их на стол. Дмитрий Антонович пододвигает пепельницу.

— Где воевали, товарищи? — спрашивает он и смотрит на наши еще не потерявшие блеска ордена Красного Знамени.

— На Юго-Западном фронте, в десантных войсках.

— Мне, — говорит Бобров, — довелось воевать в морской пехоте под Москвой и Старой Руссой.

— А я, — замечает Скворцов, — просился на фронт — не отпускают. Так и работаю в этом районе с довоенной поры.

За время пребывания в тылу я уже от многих людей слышал жалобы на то, что их не направляют на фронт. Сомневаться в их искренности не было оснований. Ведь вся страна жила фронтом, и у каждой семьи были свои счеты с врагом…

Секретарь закуривает и продолжает:

— Какая жизнь была! Сколько романтики! Мы ведь не просто трудились, мы строили новое, прекрасное будущее…

— На него и замахнулись фашисты, — говорит комиссар.

— Вот вы, товарищи, крупные командиры, — вступает в разговор председатель райисполкома. — Воевали на разных фронтах, многое видели, пережили и, видимо, во многом разобрались… Скажите, почему все-таки наша армия отходит?

«Наверное, — подумал я, — во всех уголках нашей Родины спрашивают об этом люди друг друга. Сколько раз задавал я подобный вопрос и самому себе. Ведь на поверхности событий видны только наши неудачи. Что скрыто за ними?»

— Нелегкий вы задали вопрос, Александр Иванович, — говорит Бобров. — Вряд ли кто сможет уверенно ответить на него уже сейчас. Если говорить крупно, наше правительство, видимо, и пошло на договор с немцами о ненападении, чтоб успеть укрепить оборону страны.

— Внезапный, вероломный удар и большие потери в людях и технике в первые дни войны, — продолжаю я, — тоже сказались. Так что, не в порядке оправдания, причин набирается немало.

— И долго может так продолжаться? — спрашивает секретарь.

— Сейчас можно только предполагать. Бои под Киевом, Ленинградом, разгром гитлеровцев под Москвой, само настроение бойцов и командиров на фронте — все это добрые приметы. Мы набираемся сил и умения…

— Тяжело на фронте, нелегко и в тылу, — говорит председатель райисполкома. — Не хватает рабочих рук и транспорта. Всюду работают женщины, старики и подростки. Это они выполняют наши планы и поставки. В условиях карточной системы, когда не хватает самого необходимого, люди отдают армии теплые вещи, подписываются на государственные займы, вносят свои сбережения на строительство самолетов и танков… «Все для фронта!» — это не просто лозунг, это то, чем мы сейчас живем.

И опять говорит секретарь:

— Приеду поздно ночью из района, устал до предела, давят грудь заботы, а вспомню, что делают фашисты на нашей земле и готов опять сутками работать без сна и отдыха…

И я думаю о том, что когда враг будет разбит и наступит мир, тяжелым грузом на чашу весов лягут испытания наших людей по обе стороны фронта.

Председатель смотрит на часы. Мы переходим к разбору наших нужд.

…Закончилась встреча с очередной партией пополнения. Зал клуба опустел. Вместе с комиссаром Е. В. Бобровым мы сидим за столом и курим.

— Знаешь, комдив, — говорит Евгений Васильевич, — когда ты рассказывал пополнению, кто может стать героем, мне вспомнились первые бои под Москвой 71-й стрелковой бригады морской пехоты, где я был комиссаром. Как много видел я там беззаветного героизма… Но не хватало умения и опыта.

— Почему мы отходим? Есть причины неудач, не зависящие от нас, но многое можем сделать и мы. Вот посуди, комиссар, сам. На бойца, который сидит в одиночном окопе, не чувствует локтя товарища, не видит, а часто и не слышит команд своего отделенного и взводного, обрушивается мощный огонь артиллерии и авиации, а потом удар танков и пехоты. Его психика не выдерживает, и он отходит… Здесь нужен управляемый всеми силами и средствами коллективный отпор. Нужна траншейная система обороны. Глубокие траншеи создадут условия для борьбы с танками противника, для маневра и взаимодействия, уменьшат потери от огня артиллерии и авиации…

— Возьмем наступление. В ходе артподготовки враг сидит в глубоких траншеях и укрытиях. А когда артиллерия переносит огонь в глубину, противник выходит из укрытий, встречает наступающего плотным огнем и останавливает. Значит, надо, подавляя врага огнем всего стрелкового оружия, быстрей подойти к нему на бросок гранаты и атаковать. Но глубокие боевые порядки, начиная со взвода, перебежки и переползания, которые практикуются у нас в наступлении, замедляют его темп и не позволяют одновременно использовать оружие всего подразделения. Чтобы добиться успеха в бою и уменьшить потери, надо до роты включительно наступать «цепью», а командирам управлять боем, а не вести за собой бойцов. Я дал команду штабу готовить показные учения. Пригласим на них командиров частей, посмотрим, посоветуемся, а потом и решим окончательно… Ты не возражаешь?