Мы вовсе не такие - [78]

Железную дверцу в садовой вольере я стараюсь открыть лишь настолько, чтобы Ромео мог в нее проскользнуть, потому что Джульетта, завидя, как я веду его на цепочке, снова начинает буйствовать, прямо съесть меня готова! Цепочку со своей шеи Ромео через некоторое время снимет сам. Правда, спустя недели и даже месяцы он так и не сообразил, что для того, чтобы избавиться от цепочки, достаточно лишь потянуть за короткий конец; нет, он каждый раз принимался ожесточенно тянуть за длинный, затягивая этим петлю на своей шее все сильнее и сильнее. То, что ему все же каждый раз удавалось в конце концов избавиться от цепочки, носило скорей характер случайности, а не обдуманного действия.

Когда Ромео и Джульетта уже сидят в садовой вольере, я отправляюсь за Ромулом, их сыночком. Он забрался под самый потолок клетки и висит там весьма смущенный и растерянный. Поймать такого проворного бесенка — дело отнюдь не легкое. Когда же наконец он у меня в руках и пристегнут за карабин к поводку, я ему в утешение предлагаю вишню. Он не берет. Тогда я силком заталкиваю ее ему в рот, а он, распробовав, как это вкусно, забирает у меня из рук и все остальные вишни и запихивает их себе за обе щеки «про запас».

Когда я с их сыночком на руках подхожу к вольере, папа с мамой приходят в ярость. Они хватаются за свисающий с его шеи поводок и с такой силой начинают за него тянуть, что чуть не душат бедняжку. Мне приходится пригрозить им плеткой, чтобы они отошли в сторону, пока я привязываю поводок Ромула к прутьям клетки. Пусть выходит свободно наружу, лишь бы не мог убежать.

Но эта видимость свободы оказалась для маленького Ромула не большим удовольствием. Он уселся возле решетки и принялся неутешно плакать, приоткрыв ротик и издавая тягучее «у-у-у», очень напоминая при этом человеческого младенца. Время от времени он издавал резкий «вопль о помощи».

Родители обычно на его крики не обращали особого внимания, но стоило мне в это время случайно зайти к ним в вольеру, как они тотчас же накидывались на меня, хотя я к его воплям не имел ни малейшего отношения и никоим образом не был их причиной.

Как только Джульетта попадает в пределы досягаемости ручонок своего сына, несчастный малыш тотчас же судорожно в нее вцепляется. Но тем самым он беспокоит грудного младенца, и Джульетта вырывается из его рук и отходит на такое расстояние, чтобы он не мог до нее дотянуться. Это каждый раз приводит к громким душераздирающим крикам.

Зачастую маленький Ромул настолько запутывается в своем поводке и тот становится таким коротким, что обезьянке почти невозможно пошевельнуться. Но в то время как со своей собственной цепочкой Джульетта прекрасно знает, как обращаться, своему беспомощному сыну она почему-то даже не пытается помочь распутаться! Странно даже. Ведь когда я позволяю ей полазить по дереву, держа внизу за длинный конец цепочки, она на мой зов непременно старается спуститься так, чтобы цепочка не запуталась за ветки. Если Джульетта пойдет неправильно и цепь застрянет, она непременно вернется и спустится по другую сторону ветки, чтобы высвободить цепочку. Почему бы ей, казалось, не помочь распутаться бедному Ромулу? Но нет, она остается безучастной к его беде. Зато, если я сделаю попытку его распутать, мать и отец приходят в крайнее возбуждение — мне не разрешается дотрагиваться до их сына. Однако распутать-то несчастного все равно надо, и я принимаюсь за дело. Тогда Ромео хватается за другой конец поводка и тянет его к себе. Ему ужасно хочется меня укусить, но он боится палки, которую я держу в руке. Злость его захлестывает настолько, что он вместо меня внезапно хватает своего собственного сына и кусает его за голову! Ромул поднимает страшный крик, и папаша тотчас отпускает его, но ранки на его голове все же кровоточат.

Это опять такой случай, когда животное вымещает свое зло на ни в чем не повинном, но слабом третьем, потому что боится напасть на действительный предмет своего негодования.

Когда у меня выдается хоть полчасика свободного времени, я усаживаюсь в саду возле вольеры с обезьянами и наблюдаю за «своей семейкой». Так я обнаружил, например, что маленький Ромул отлично ловит мух рукой, тем же жестом, как это делаем мы. Но в один прекрасный момент он не учел, что муха села как назло на кучку, которую он сам только недавно сфабриковал. Таким образом, у него в руке очутилась не только муха, но и еще кое-что лишнее. Он всячески старается очистить свою добычу от неприятного «гарнира», но затем, несколько раз понюхав, все же решает ее выбросить. Джульетта же, когда ловит муху, разрывает ее на части, но не съедает.

Постепенно мне удается поближе приглядеться к нашему самому маленькому. Вначале Джульетта его не отпускала ни на шаг от себя, когда я находился поблизости. Теперь же она иногда разрешает ему проявлять некоторую самостоятельность. Так, к своему удивлению, я однажды вижу, как эта маленькая «игрушечная» обезьянка бесстрашно взбирается по железному пруту решетки под самый потолок. Правда, иногда она еще неуверенно хватает ручками воздух вместо прута, но когда имеешь четыре «руки», то это не так уж опасно! Ручки еще совсем розовые, и пальчики чаще всего растопырены, а не тесно прижаты друг к другу, как у взрослых обезьян; поэтому они гораздо больше напоминают человеческие. Теперь я могу уже точно определить, что малышка — девочка и поэтому будет называться Рея.