Мы вернёмся (Фронт без флангов) - [3]

– С оценкой обстановки, Иван Петрович, согласен полностью, – ответил Серегин. – Нам нужно прямо в глаза сказать всю правду командирам и красноармейцам, ничего не утаивая, чтобы они были готовы к любым неожиданностям.

– Скажем, Сергей Тимофеевич.

К ним подходили командиры и докладывали о формировании рот и взводов. Последним доложил мичман Вакуленчук, коренастый крепыш. Его голубые, ясные, как чистое небо, глаза смотрели открыто, бесхитростно, в них светился природный юмор. Моряк выглядел бывалым бойцом. Поверх бушлата он крест-накрест перетянул себя пулеметными лентами – в их гнездах удобно хранить патроны к винтовке. На поясе, справа и слева, по три гранаты, десантный нож. Через плечо винтовка с примкнутым ножевым штыком.

– Откуда здесь краснофлотцы? – спросил Млынский.

Вакуленчук достал из внутреннего кармана бушлата завернутый в клеенку пакетик. В нем боевое предписание батальону морской пехоты, сформированному в Одессе и переброшенному в распоряжение командования фронта. Мичман пояснил, что неожиданный бросок немецко-фашистских войск отрезал их батальон от основных сил. Пришлось, выходя из окружения, погулять по гитлеровским тылам. И вот оказались здесь. От батальона осталось два взвода. С боями пробирались…

Над лесом появилась девятка немецких бомбардировщиков. Они прошли с тяжелым грузом на восток.

Проводив их глазами, Млынский приказал построить отряд.

– Пробьемся любой ценой! – сказал он. – В этом наш воинский и гражданский долг советских людей. Сейчас от нас требуется прежде всего спокойствие. Мы с вами, товарищи, на родной земле. А на родной земле для тех, кто не выронил оружия, не может быть окружения. Чем глубже враг проникает сегодня на нашу землю, тем страшнее его ждет расплата…

Сначала донесся прерывистый, визгливый звук мотора, потом все увидели "раму" – фашистский разведывательный самолет. Он закружился над лесом в парящем полете.

– Разойдись! – тревожно скомандовал Млынский.

Бойцы кинулись с поляны под деревья в разные стороны.

"Рама" сделала еще один круг и резко свернула на запад.

Млынский приказал немедленно уходить повзводно.

Едва успели отойти километра два, появилась шестерка "юнкерсов". Раздались взрывы. "Юнкерсы" бомбили поляну и обступивший ее лес.

– Нам наука, – сказал Млынский капитану Серегину. – Устроили парад на поляне! Наши союзники сейчас – чащоба и темная ночь.

– Это верно, товарищ майор, – отозвался Серегин. – Строем стояли. Нас и заметили с тех, первых самолетов и передали по радио своим.

– Да, теперь нас может спасти только темная ночь, – заметил Алиев. Снял пилотку, почесал затылок. – Все же хорошо, что земля вертится! Хочешь, чтобы ночь поскорее была, шагай побыстрее ей навстречу! Зашагаем, командир?

– Шутка – это хорошо. Крепок духом тот человек, кто и в аду способен шутить. Не одолеть такого человека, Хасан.

Млынский впервые назвал политрука по имени. Последние невеселые события еще больше сблизили их, взявших на себя ответственность за судьбу семисот человек, испытавших горечь поражения, но не павших духом.

– За ночь мы должны выбраться из этого мешка. Такова задача, Хасан.

Млынский подозвал лейтенанта Кирсанова, приказал выслать разведку и боевое охранение.

– А теперь давайте подумаем, как все же установить связь с частями нашей армии, которые определенно действуют где-то неподалеку. Я думаю, надо послать надежных связных. Может быть, найдется в отряде человек, который знает здешние места?

Млынский вынул из кармана гимнастерки маленький зеленого цвета конверт, на котором размашистым почерком было написано: "В штаб армии", передал его капитану Серегину.

– Предупредите связных, чтобы ни при каких обстоятельствах пакет не попал в руки врага.

2

Город притих, затаился. Только солдатский сапог стучит подковками по булыжной мостовой. Да слышится чужая речь:

– Шнелль!

– Хальт!

На главной улице шумно, но шум необычен. Врубаясь гусеницами в асфальт, медленно проходят танки, оставляя за собой синий шлейф удушающего дыма. Обгоняя танки, проносятся мотоциклисты.

На городской площади зловещей буквой "Г", так назойливо повторяющейся в ставшем всем известном сочетании – Германия, Гитлер, Геринг, Геббельс, высится виселица. На ней потемневшие трупы. Рядом здание двухэтажной школы. Оно обнесено высоким забором из колючей проволоки, к нему по столбам протянулась паутина разноцветных проводов: черных, красных, зеленых, желтых. Вдоль забора ходят часовые с надвинутыми на лоб касками.

В школе разместился штаб армии.

В актовом зале кабинет командующего армией генерал-полковника фон Хорна.

Интенданты постарались для командующего. Где-то разыскали старинный и преогромный письменный стол. Из городского музея привезли настольную лампу: высокий бронзовый Атлант держит над собой шелковый абажур.

Генерал фон Хорн – сухощавый, невысокий. Рядом с Атлантом кажется еще меньше. Его скрипучий голос в большом актовом зале едва слышен, но повелевает здесь он. Два слова в телефонную трубку, и от этих слов там, на другом конце провода, человек или озаряется улыбкой, или тяжко вытирает вдруг выступивший пот. Два-три слова бросают в атаку дивизии или поворачивают их туда, куда угодно ему, фон Хорну.