Мы вернёмся (Фронт без флангов) - [13]

От этих слов подкатил к горлу ком. Голос Мишутки так напоминал голос его Володьки! И возраст такой же.

Майор достал из полевой сумки кусочек сахара – больше не было, угостил Мишутку. Тот взял несмело, но в рот сунул мигом. Щечка его раздулась. Похоже было, что наступил мир и взаимопонимание. Не спуская с мальчика повлажневших глаз, Млынский попросил Вакуленчука:

– Отведите Потешина и Мишутку к Зиночке. Потешину нужна медицинская помощь, а мальчишке – уход и женская ласка.

Млынский еще долго смотрел на дверь, за которой скрылись все трое. Голос Мишутки, так похожий на Володькин, звенел в ушах. "Где же мой Вовка? Что с ним?.."

Даже вздрогнул, когда дверь раскрылась. Торопливо вошел Серегин. Он доложил, что возвратились разведчики, которые по заданию майора выясняли обстановку вокруг лесного городка на глубине примерно пятнадцати километров.

Сведения разведчиков не оставляли сомнений в том, что фронт откатился далеко на восток, что гитлеровцы ведут разведку в лесу, видимо, разыскивая отряд; возможно, что они готовят большую операцию против отряда. Всегда надо предусматривать самое худшее.

Млынский задумался.

Серегин как начальник штаба отряда нанес на карту путь отряда и данные разведчиков о местонахождении немецких частей. Обозначилась беспрерывная линия.

– Выходит, окружены? В мешке? – склонился над картой майор.

– Выходит, так, – вздохнул Серегин. – Как я понимаю, прорваться через линию фронта и соединиться с частями нашей армии мы сейчас не сумеем. Силенок маловато. Нужно обживаться в новой обстановке, привыкать к новым условиям войны.

– Да, будем воевать в тылу противника. Трудно, но мы – на своей земле.

Крупные капли косого дождя забарабанили по стеклам. Млынский приоткрыл окно, но тут же захлопнул. Сильный ветер обдал водяной россыпью, дохнул холодом.

Дождь усиливался. Низко нависло серое, беспросветное небо.

– В такую погоду, – сказал майор, стряхивая с гимнастерки брызги, – немцы за нами гоняться не станут. Они и на войне думают о комфорте. Ну, что же – как минимум, до утра время наше. Будем готовиться к встрече. Кстати, я поручил вам уточнить, сколько у нас боеприпасов?

– И говорить совестно: артиллерийских снарядов всего-навсего по десять на ствол.

– Не повоюешь!

Опять склонился над картой.

– Один выход, капитан, – направить их на ложный след.

– Идея, конечно, хорошая, но отряд – не иголка, Иван Петрович.

– Ложные позиции, отвлекающий маневр… Давайте думать в этом направлении. И уходить в чащобу. Пока не установим связи со штабом армии и не добудем оружия и боеприпасов, о прорыве думать не приходится.

– Значит, партизанская война? – спросил Серегин. – Если местное население поддержит, что-то может и получиться.

– Определенно поддержит.

День угасал. Стремительно, как это бывает в лесу, надвинулась темнота. Млынский зажег керосиновую лампу, посмотрел на часы.

– Через пятнадцать минут соберите командиров. Посоветуемся.

Командиры прибыли точно в назначенное время. Вид их порадовал Млынского: подтянутые, посвежевшие. Только Петренко пришел небритым, ворот гимнастерки растегнут, виден грязный подворотничок, пистолет повис на покосившемся ремне. Как бы демонстративно, прошелся вразвалку на виду у Млынского. Раз, второй. Только тогда опустился на скамейку.

Всем бросилась в глаза нарочитость поступка, поэтому майор, естественно, не мог оставить его без внимания.

– Товарищ старший лейтенант, после совещания приведите себя в порядок, и чтобы никогда больше я не видел вас этакой мокрой курицей.

Командиры дружно рассмеялись.

Петренко наклонился к сидевшему рядом Вакуленчуку.

– Что бритого, что небритого, пуля все равно найдет, – прошипел он.

Мичман толкнул его локтем в бок.

– Помолчал бы!..

Серегин развесил на стене карту с нанесенной оперативной обстановкой. Млынский подошел к карте, окинул ее взглядом и медленно, спокойно сказал:

– Приятного в моих словах будет мало. Я так понимаю: лучше горькую правду выложить, нежели красивую ложь. Наша партия всегда учила нас этому. Мы находимся в окружении врага. Фронт откатился далеко на восток. – Майор провел карандашом по жирной красной линии, обозначавшей линию фронта. – Теперь до него сто, если не больше, километров. По данным нашей разведки, немцы готовят карательную операцию, рассчитанную на уничтожение нашего отряда. Связи с действующей армией мы пока не имеем. Я говорю "пока" потому, что мы не теряем надежды установить ее. Несколько дней назад с таким заданием мы направили надежных разведчиков, но они еще не возвратились, не дали знать о себе. Судя по обстановке, боя нам не избежать, а боеприпасов у нас маловато, продовольствия тоже, а вот раненых – многовато.

– Значит, крышка нам? – сорвалось у Петренко.

– Не распускайте нюни, мальчишка! – резко одернул его мичман Вакуленчук и только тогда сообразил, что нарушил субординацию: старшему по званию замечание сделал, да еще в такой грубой форме.

Майор сделал вид, что не слышал слов мичмана.

Петренко смолчал.

На него недоуменно и осуждающе оглядывались.

Млынский, заметив эти взгляды, радостно подумал: "Этому паршивцу раскол не внести, панике никто не поддастся!" Сейчас майор боялся другого: как бы кто не пустил пулю в лоб Петренко. Вчера, как ему передали, боец Степанов говорил бойцам о Петренко: "Прикончить бы гадину, чтобы воздух не поганила!"