Мы вдвоем - [61]

Шрифт
Интервал

Утром их разбудил стук швабры об дверь, а в щель под дверью просунулось официальное оповещение от ешивы, что если сегодня до двенадцати комната не останется пустой, чистой и прибранной, то дирекция ешивы будет вынуждена обратиться в полицию с жалобой о вторжении.

Мика смял письмо, безучастно скомкал его в шарик и бросил в мусорное ведро.

— Каждое утро так, этот громила приходит и сует мне под дверь бумагу. Как будто этих сволочей в полиции хоть на грош это заинтересует. Между нами говоря, я никому не мешаю. Тут полно пустых комнат. Кто ушел в армию и оставил пустовать кровать, кто женился, у кого кризис среднего возраста начался — не учится, ищет себя, находит. Знаешь, тут шутят, что под некоторыми кроватями валяются трупы зубрил, умерших от прилежания, и никто об этом даже не знает. Но дирекции нечем заняться, вот они и нападают на меня.

Полный стыда за проведенную ночь, Йонатан вышел из общежития, на автобусе поехал в Бецалели, встал перед классом и принялся преподавать субботнюю ѓалаху, будто ничего в его жизни не изменилось. А после первого урока к нему подошел Бен-Цур и чутко поинтересовался здоровьем малыша, на что Йонатан произнес: слава Богу, подрос — в надежде, что Бен-Цур не заметил его испуганной интонации.

Затем он вернулся в бейт мидраш и снова погрузился в Гемару: стал с начала читать найденный на пюпитрах трактат «Кидушин», с головой погрузившись в него, пока не позвонил встревоженный Мика и спросил, куда он делся. Когда Йонатан вернулся в комнату, Мика упрекнул его:

— Ты ненормальный, почему не позвонил сегодня Алисе? Ты лезешь на высокое дерево, потом не сумеешь спуститься. Подумай как следует, что ты делаешь.

Наутро — снова пробуждение от шума швабры. При помощи простых отмычек дверь распахнулась, в проеме возник глава ешивы, рядом с ним — директор, позади — двое гордых собою «взломщика». Йонатану показалось, что ему мерещится, но глава ешивы, в костюме и с седеющей бородой, оглядел их обоих сочувственно и насмешливо. Затем, однако, состроил гневную мину и резко заговорил:

— Доброе утро, я прошу вас покинуть эту комнату. У нас здесь ешива, а не гостиница или пансион. Из-за того что мы находимся у въезда в Иерусалим, сюда постоянно являются всякие типы, и нам очень важно не быть общежитием для людей, которые здесь не учатся.

Мика сонно взглянул на него и бесцветным голосом спросил:

— Но, уважаемый рав, как насчет гостеприимства? Поверьте, мы никому тут не вредим.

Глава ешивы секунду помолчал, словно взвешивая возможность поддаться очарованию Мики, и наконец ответил:

— Вы хороший парень, и я был бы рад пригласить вас домой, но здесь — ешива, а не ночлежка, нельзя позволить тому, кто здесь не учится, постоянно здесь ночевать. Я ни в коем случае не стремлюсь никого задеть, а хочу поступить с вами по совести, поэтому можете остаться до утра пятницы, а в воскресенье я уже вселю сюда учеников ешивы. Знаете ли, у нас, слава Богу, во всем интернате нет ни единой пустой кровати. — Только после этого он, словно впервые заметив Йонатана, холодно спросил: — А с вами что, цадик?

— Я всего лишь его гость — гость вашего гостя, — сказал Йонатан, желая отделиться от принявшего его в гости и злодеяний последнего, а после паузы добавил: — Но я бы хотел здесь учиться, это возможно?

— Разумеется, — отозвался удивленный ответом глава ешивы. — Проведите у нас несколько дней, позанимайтесь с утра до вечера, убедитесь, что вам это подходит. Если подходит, договоритесь о собеседовании с равом Вайсблумом, который отвечает за прием в ешиву, побеседуйте с ним на ученые темы, и он, возможно, вас примет. А пока вы не наш студент, и я прошу вас о том же, о чем просил его. — Он с явным негодованием ткнул пальцем в сторону Мики. — Освободить помещение.


Этого происшествия ему хватило. Он хотел начать все с начала, поехать в их квартирку, найти там Алису и убедиться, что они — обычная пара. Просто-напросто молодые родители, начинающие вместе, удивляясь и побаиваясь, растить своего первого младенца. Но он знал, что Алиса его не ждет, что ему нет прощения, что он по собственной вине сделался опасным человеком, которому нельзя оставаться одному, потому что он сам себе может навредить, и что он не готов назавтра вновь оказаться в неловкой ситуации с главой ешивы. Он решился ехать к родителям на улицу Йордей-ѓа-Сира.

Йонатан предполагал, что отца не будет дома, а только мать, но, как ни странно, не оказалось их обоих, и он нашел ключ, затолканный куда-то в глубину его набитого кошелька. На секунду он смутился, что вторгся непрошеным, и, чтобы развеять смущение, стал осматривать многочисленные портреты Идо, заполонившие все возможные поверхности в гостиной. Он поймал себя на мысли, что в их с Алисой маленькой гостиной нет ни единой фотографии Идо. Как-то он хотел повесить, но Алиса сказала: «Йонатан, нужно продолжать жить, нельзя же, чтобы наш дом стал мемориалом».

Он покрутился по пустой, чистой квартире, обнаружил множество висящих на холодильнике записок с именами (на выздоровление, брак и обогащение) и, завершив обход квартиры, развалился на диване. В маленькой тесной квартире, куда их родители решили втиснуть свою жизнь, у него не было своей комнаты и даже значимых воспоминаний. Она ему представлялась не домом, а, скорее, убежищем, местом, где можно приклонить голову и, когда потребуется, залечить душевные раны.


Рекомендуем почитать
В пору скошенных трав

Герои книги Николая Димчевского — наши современники, люди старшего и среднего поколения, характеры сильные, самобытные, их жизнь пронизана глубоким драматизмом. Главный герой повести «Дед» — пожилой сельский фельдшер. Это поистине мастер на все руки — он и плотник, и столяр, и пасечник, и человек сложной и трагической судьбы, прекрасный специалист в своем лекарском деле. Повесть «Только не забудь» — о войне, о последних ее двух годах. Тяжелая тыловая жизнь показана глазами юноши-школьника, так и не сумевшего вырваться на фронт, куда он, как и многие его сверстники, стремился.


Винтики эпохи. Невыдуманные истории

Повесть «Винтики эпохи» дала название всей многожанровой книге. Автор вместил в нее правду нескольких поколений (детей войны и их отцов), что росли, мужали, верили, любили, растили детей, трудились для блага семьи и страны, не предполагая, что в какой-то момент их великая и самая большая страна может исчезнуть с карты Земли.


Антология самиздата. Неподцензурная литература в СССР (1950-е - 1980-е). Том 3. После 1973 года

«Антология самиздата» открывает перед читателями ту часть нашего прошлого, которая никогда не была достоянием официальной истории. Тем не менее, в среде неофициальной культуры, порождением которой был Самиздат, выкристаллизовались идеи, оказавшие колоссальное влияние на ход истории, прежде всего, советской и постсоветской. Молодому поколению почти не известно происхождение современных идеологий и современной политической системы России. «Антология самиздата» позволяет в значительной мере заполнить этот пробел. В «Антологии» собраны наиболее представительные произведения, ходившие в Самиздате в 50 — 80-е годы, повлиявшие на умонастроения советской интеллигенции.


Сохрани, Господи!

"... У меня есть собака, а значит у меня есть кусочек души. И когда мне бывает грустно, а знаешь ли ты, что значит собака, когда тебе грустно? Так вот, когда мне бывает грустно я говорю ей :' Собака, а хочешь я буду твоей собакой?" ..." Много-много лет назад я где-то прочла этот перевод чьего то стихотворения и запомнила его на всю жизнь. Так вышло, что это стало девизом моей жизни...


Акулы во дни спасателей

1995-й, Гавайи. Отправившись с родителями кататься на яхте, семилетний Ноа Флорес падает за борт. Когда поверхность воды вспенивается от акульих плавников, все замирают от ужаса — малыш обречен. Но происходит чудо — одна из акул, осторожно держа Ноа в пасти, доставляет его к борту судна. Эта история становится семейной легендой. Семья Ноа, пострадавшая, как и многие жители островов, от краха сахарно-тростниковой промышленности, сочла странное происшествие знаком благосклонности гавайских богов. А позже, когда у мальчика проявились особые способности, родные окончательно в этом уверились.


Нормальная женщина

Самобытный, ироничный и до слез смешной сборник рассказывает истории из жизни самой обычной героини наших дней. Робкая и смышленая Танюша, юная и наивная Танечка, взрослая, но все еще познающая действительность Татьяна и непосредственная, любопытная Таня попадают в комичные переделки. Они успешно выпутываются из неурядиц и казусов (иногда – с большим трудом), пробуют новое и совсем не боятся быть «ненормальными». Мир – такой непостоянный, и все в нем меняется стремительно, но Таня уверена в одном: быть смешной – не стыдно.


Пятый угол

Повесть Израиля Меттера «Пятый угол» была написана в 1967 году, переводилась на основные европейские языки, но в СССР впервые без цензурных изъятий вышла только в годы перестройки. После этого она была удостоена итальянской премии «Гринцана Кавур». Повесть охватывает двадцать лет жизни главного героя — типичного советского еврея, загнанного сталинским режимом в «пятый угол».


Третья мировая Баси Соломоновны

В книгу, составленную Асаром Эппелем, вошли рассказы, посвященные жизни российских евреев. Среди авторов сборника Василий Аксенов, Сергей Довлатов, Людмила Петрушевская, Алексей Варламов, Сергей Юрский… Всех их — при большом разнообразии творческих методов — объединяет пристальное внимание к внутреннему миру человека, тонкое чувство стиля, талант рассказчика.


Русский роман

Впервые на русском языке выходит самый знаменитый роман ведущего израильского прозаика Меира Шалева. Эта книга о том поколении евреев, которое пришло из России в Палестину и превратило ее пески и болота в цветущую страну, Эрец-Исраэль. В мастерски выстроенном повествовании трагедия переплетена с иронией, русская любовь с горьким еврейским юмором, поэтический миф с грубой правдой тяжелого труда. История обитателей маленькой долины, отвоеванной у природы, вмещает огромный мир страсти и тоски, надежд и страданий, верности и боли.«Русский роман» — третье произведение Шалева, вышедшее в издательстве «Текст», после «Библии сегодня» (2000) и «В доме своем в пустыне…» (2005).


Свежо предание

Роман «Свежо предание» — из разряда тех книг, которым пророчили публикацию лишь «через двести-триста лет». На этом параллели с «Жизнью и судьбой» Василия Гроссмана не заканчиваются: с разницей в год — тот же «Новый мир», тот же Твардовский, тот же сейф… Эпопея Гроссмана была напечатана за границей через 19 лет, в России — через 27. Роман И. Грековой увидел свет через 33 года (на родине — через 35 лет), к счастью, при жизни автора. В нем Елена Вентцель, русская женщина с немецкой фамилией, коснулась невозможного, для своего времени непроизносимого: сталинского антисемитизма.