Мы, утонувшие - [201]

Заколебался.

«Я не знаю ее, — думал он, — может, она сильнее меня».

Внезапно его охватил страх. Но затем он расстегнул брюки и лег рядом с ней. Молча. В одежде он казался себе неуклюжим. Надо было раздеться заранее. Теперь поздно. Он обнял ее одной рукой и прижался. Шерсть, верно, царапает ее голую кожу. Херман чувствовал, что пользуется беззащитностью девушки, вместо того чтобы оберегать ее. Член его напрягся от прикосновения к женскому телу, но из головы жар ушел, оставив лишь холодную ясность. Он видел себя со стороны, и это самосозерцание лишало его уверенности. Но эрекция не прекращалась. Как у животного. Реакция на тепло другого тела, слепо ищущая разрешения. Он все время видел себя со стороны. Здоровый неуклюжий мужик, в сапогах, фуфайке, возится в узкой койке с неотвечающей женщиной.

Внезапно она шевельнулась, пробормотала что-то во сне и попыталась перевернуться. Инстинктивно он сжал пальцы у нее на шее и прижал ее лицо к подушке. Она вскрикнула, но подушка заглушила звук. Тело ее напряглось в протесте, она отбивалась.

Когда он вошел в нее, послышался вздох, но это просто воздух вышел, как будто что-то у нее внутри сместилось. Ему подумалось, что это вздох без чувств, звук, исходящий из опустошаемых легких, как у умирающего, который наконец-то выдыхает после длительной потери сознания. Она совсем затихла, словно ее проткнули копьем.

Он застыл и напряженно прислушался: дышит или нет. И внезапно, против своей воли, кончил, чувствуя себя так, словно нечаянно шагнул в пропасть и упал во мрак. Бедра его еще долго дрожали. Все так же беззвучно он прижимал к себе неподвижную женщину. В голове проносился рой слов. Он хотел что-нибудь сказать, но слова не сходили с губ. Для него она была фрекен Кристина. Но в этот момент, соединившись с ней, он не мог ее так называть. Размышляя, он провалился в сон.

Проснулся, быть может, через пару секунд, когда она внезапно вывернулась из его объятий, села, прежде чем он успел как-то среагировать, и пнула его. Он свалился с узкой койки и тяжело приземлился на пол. Вскочил и попытался застегнуть штаны. Возле ширинки все было мокро.

Она кричала.

Он не испытывал никаких чувств, кроме дискомфорта из-за диких воплей, заполнивших тесную каюту, почти физическое давление вытеснило его за дверь.

Херман поковылял на палубу. Ветер усилился, паруса надулись. Остановившись, он уставился в море. В темноте светились пенные гребни. Слышен был лишь вой ветра в рангоуте и глухие удары волн, заливающих палубу. Он подошел сменить Вильгельма у штурвала. Решил оставить паруса, хотя понимал, насколько рискованно идти так круто. В лицо ударили тяжелые капли дождя.

Он не взвешивал своих шансов. Голова его была пуста, и пустота эта несла облегчение, как до этого — сон.

Когда он велел им принять у него вахту, они отказались.

— Хотите пойти ко дну? — спросил Херман.

Они не ответили. Просто стояли и смотрели на него, вооружившись этими своими смехотворными сувенирами, которые воображали опасным оружием. Ветер утих. Качка уменьшилась. Он еще раз закрепил штурвал и пошел в сторону капитанской каюты. Они опередили его и встали перед дверью, с ножами в руках. Фрекен Кристина, должно быть, все им рассказала. И теперь они вообразили себя ее защитниками. Он оскорбил их незрелое чувство справедливости, и это было самым скверным, потому что чувство справедливости делает людей необузданными и безумными. Оно придало им мужества, заставило забыть об осторожности и даже заглушило инстинкт выживания.

— Если подойдешь ближе, мы тебя убьем, — произнес Кнуд Эрик дрожащим голосом.

Хельмер громко всхлипнул, но ножа не выпустил. Мальчишки ослепли от страха, и в этой слепоте у них осталась лишь одна соломинка — ножи в руках, и он не сомневался, что они легко воткнут их в его тело, прибегнув к этому единственному средству против ужаса, который он пробуждал в них. Они были непредсказуемы и именно и только поэтому стали для него опасны.

Херман осознавал, что его смутным планам, в чем бы они ни заключались, не суждено сбыться. Фрекен Кристина для него потеряна. Он был наедине с тремя мальчишками, которые в панике могли учудить все, что угодно, и которым было плевать, выживут они сами или умрут. Он мог переломить их пополам, одного за другим. Но что это даст?

Его охватило отвращение. Пора было двигаться дальше, поступить так, как он привык поступать, когда перед ним закрывались все лазейки: продемонстрировать миру, что ему все равно, все бросить. Его жизнь была подобна изменчивым морским волнам, в подъеме которых уже заложен спад.

Херман вернулся к штурвалу. Отныне он сдает экзамен на выживание. Поспать больше не удастся. На востоке простиралось французское побережье Атлантического океана, омываемое прибоем, который в такую непогоду грозил шхуне крушением, особенно если на ней не было умелых офицеров.

В течение дня он изменил курс.

Возвращение

Мсье Клюбен, лоцман из Руайана, первый заметил, что брамсельная шхуна, качающаяся в волнах у мыса Пуант-де-Грав, терпит бедствие. Сначала он сомневался, есть ли кто на борту, но, посмотрев пару минут на корабль в бинокль, удостоверился, что некая отчаянная воля изо всех сил пытается обойти опасный участок берега. Сигналов бедствия с корабля не подавали, но, верный чувству долга, отличавшему его в течение тридцати лет лоцманской службы в Руайане, мсье Клюбен все же пошел в сторону корабля.