Мы убили их в понедельник - [3]

— Это тебя никак не касается. Прости, но это тебя не касается. Ты здесь, потому что ты лучший друг Троя. И потому что для тебя полезно побыть сейчас здесь.

— Ты сказала, что если я когда-нибудь захочу поговорить… О’кей, я готов к разговору.

Она на мгновение разозлилась, потом вдруг улыбнулась:

— Хорошо, Майк.

Именно в этот момент старый автомобиль проехал, дребезжа, с юга вдоль мыса и свернул на дорожку, ведущую к Джеймисонам. Мэри поднялась и прикрыла глаза рукой от солнца.

— Это уже Дюрельда. Оскар привез ее. Она работает полдня по воскресеньям. Мне нужно пойти и объяснить ей, что делать. Воскресенье здесь — непонятный день, Майк. Люди приходят и уходят, сами находят, чем им заняться в доме и на улице. Я абсолютно не исполняю роль хозяйки. Единственный обязательный элемент — это большой шведский стол с завтраком и ленчем около бассейна на веранде, с полудня до трех. Ешь, когда захочется, и сам себе наливай. Знакомься с любым, кто покажется интересным. Когда закончишь, ты не смог бы отнести поднос в коттедж?

— Разумеется.

Она пошла по направлению к дому, задержавшись, чтобы взять полотенце и пляжную сумку со ступенек беседки.

Майк остался один на утреннем солнце, размышляя о второй жене Троя, и о его первой жене, и о том, как всегда бывает заметно, когда у семейной пары что-то не ладится. У этой пары что-то не ладилось, и это могло быть неразрешимой проблемой, а могло быть и временной.

Кофе закончился. Он отнес поднос в коттедж, положил на тумбочку около раковины и вымыл чашки.

Майк еще поплавал, потом лег, подставив себя солнцу, на белое полотенце и стал вспоминать то время, когда он впервые встретил Троя Джеймисона.

Это было в конце 1942 года. Ему было двадцать три, и все волосы у него еще были целы, и в ушах постоянно звенел хинин (в госпитале был и атабрин, но в ограниченном количестве), он был бледен серой бледностью островной войны (в противоположность киношной бронзе Эррола Флинна), на ногах у него было несколько безобразных язв, а на левом бедре отсутствовал кусок плоти размером с персик — высоко, на внешней стороне. Рана была не опасной, но повредила мускулы ровно настолько, что еще три года он слегка прихрамывал.

В палате лежали очень разные люди, и некоторые находились в тяжелом состоянии. На третий день, когда майор слева от него умер, не приходя в сознание, от ранения в голову, на его кровать положили второго лейтенанта Троя Джеймисона. Никому не хотелось разговаривать. Это была своего рода настороженность. Диалоги, если такие и происходили, были ненамеренно хемингуэевскими. На самом деле никому не хотелось, чтобы кто-то понял, что ты абсолютно, волшебно, всепоглощающе, чертовски счастлив убраться с этого острова.

Но когда они бодрствовали в одно и то же время, то успевали все же узнать кое-что друг о друге. Им обоим было по двадцать три. Джеймисон служил в первой бригаде. Он получил свой офицерский чин уже на острове. Он не очень уютно чувствовал себя в качестве офицера. Он закончил Сиракузский университет и работал в рекламном агентстве в Рочестере, когда началась война. У него было раздроблено плечо. Он был крупным худым блондином, с желтоватой кожей, туго натянутой на высоких резких скулах, и зелеными, слегка раскосыми глазами.

Майк не помнил, видел ли он его на острове, но он провел двенадцать дней с ребятами Бэйкера из батальона Джеймисона, и это до некоторой степени сблизило их. И он шесть месяцев проработал в «Таймс-Юнион», так что достаточно хорошо знал Рочестер, и это тоже их сближало.

Но Трой по-прежнему держал дистанцию. Майк чувствовал, что Джеймисон ему симпатичен и что со временем он преодолеет его сдержанность.

К тому моменту, когда им разрешили пользоваться госпитальной машиной для поездок в Мельбурн, они уже были очень близки. Они напивались в дым австралийским элем. Майк рассказывал Трою все о Пуговичке, о том, как он познакомился с ней и как она получила свое имя. «Это была детская забава. Принеси свое хобби в школу. Ей было лет шесть, и она собирала пуговицы и принесла их, сотни пуговиц, в коробке в школу, и тут у коробки отвалилось дно. Все пуговицы рассыпались к чертям. И прозвище к ней так и прилипло». Трой восхищался фотографиями большеглазой Пуговички и, казалось, рассматривал фотографии Мики почти с таким же удовольствием, как и сам Майк.

У Троя в Рочестере была девушка. Ее имя было Бонита Чэндлер, но звали ее Банни. Они исправно переписывались. Трой говорил, что собирается жениться на ней, и называл себя проклятым дураком за то, что не сделал этого до отъезда, несмотря на сопротивление ее родителей.

Они говорили о женщинах, о том, что девушкам во время войны так чертовски просто было изменить, что верность была по-настоящему уникальным достижением. Разумеется, уникальным для войны. Но все эти разговоры о верности происходили до того, как они познакомились с Марти и Лиз. Это были простые, здоровые сестрички двадцати пяти и двадцати семи лет, жизнерадостные, смешливые, с коренастыми фигурами и плохими зубами, типичными для большинства молодых австралийских женщин. Они обе были из Брокен-Хилла, их мужья воевали в африканской пустыне, а их дети — один у Марти и двое у Лиз — жили в Брокен-Хилле с их родителями, пока девушки вкалывали на войну в Мельбурне, выполняя какую-то конторскую работу в порту. Они жили в маленькой квартирке, и однажды воскресным днем, по пути на свидание, в небольшом парке к ним весьма энергично пристали два морских пехотинца в подпитии. Трой нагнал на пехотинцев страху, а потом все вчетвером немного посидели в парке и поболтали, так что сестрички Хендерсон решили не ходить на свидание. Все вместе они отправились к девушкам на квартиру.