Мы такие же люди - [24]

Мужчины перебирали ногами и притоптывали так же, как женщины, но в их голосах, более низких и громких, звучала какая-то ярость.

В танцах принимали участие и дети. Они тоже были разрисованы и носили украшения. Я увидел мальчика с острова Бентинк. Он стоял в группе мужчин и хлопал в ладоши. На груди у него был бросающийся в глаза узор из петель и завитков. На лице отражалось возбуждение.

Хижина, перед которой плясали мужчины, была украшена гирляндами из красного жасмина. Перед входом были протянуты гирлянды из алых цветов гибискуса {Гибискус (Hibiscus heterophyllus) - растение, корни и листья которого аборигены Северной Австралии употребляют в пищу.}. На крыше лежали ветки деревьев и листья кокосовых пальм.

В тени пальм и хижин, окружавших эту "площадку для танцев", собрались все аборигены, не принимавшие участия в церемонии.

Женщины, кружившиеся вокруг стола, остановились перевести дух. Они перебрасывались словами и смеялись, как гости в бальном зале во время перерыва между танцами. Атмосфера корробори не рассеялась даже тогда, когда смолкли крики танцующих: громкие причитания, доносившиеся откуда-то сзади, по-прежнему окутывали присутствующих духом древних обрядов.

Позади женщин я увидел трех иссохших старух, которые держались на довольно значительном расстоянии от молодежи. Они медленно перебирали ногами и размахивали руками. То был танец Старых Людей. Отвислые груди старух были разрисованы глиной и охрой, по бедрам и поперек туловища проходили бурые линии. Годы избороздили морщинами их поблекшую кожу, похожую на потрескавшуюся почву в высохшем пруду. Но шрамы на телах этих старых женщин - полоски чистой, блестящей кожи - напоминали обручи из полированного дерева. Эти надрезы, нанесенные еще в юности, казались совсем свежими; то был символ преданности обычаям своего народа.

Танцуя, старые австралийки издавали пронзительные вопли на одной-единственной ноте:

- А-а-а-а...

Никто не обращал на них внимания, а они в свою очередь забыли обо всем, поглощенные пляской. Быть может, их глаза видели совсем не то, что видели мои. Быть может, они видели девственные заросли и танцующих мужчин, таких же молодых и сильных, как когда-то были они сами. Быть может, им казалось, что у них упругие груди, полные молока, что они прижимают к себе младенцев.

Чувствуя затаенную боль в их голосе, видя их полную отрешенность от окружающего, я с горечью подумал: быть может, они слышат лебединую песнь своего народа!

Молодые женщины возле стола опять начали танцевать. Они стали приближаться к ожидавшим их мужчинам, которые подбрасывали копья и испускали хриплые крики. Тогда три старые австралийки подошли к столу и продолжили свой танец там.

Наконец, женщины присоединились к мужчинам перед хижиной. Все стали полукругом. Начались "сольные" выступления. Основная масса участников выполняла роль хора, отмечая такт ногами, хлопками рук и выкриками. Низкие гортанные голоса мужчин и пронзительные крики женщин сливались в громкий аккомпанемент.

Мужчина в маске выбежал вперед и исполнил бешеный танец. Я сел рядом с каким-то стариком в надежде, что он объяснит мне смысл танцев, но мы с трудом понимали друг друга. Он описал один танец в следующих выражениях:

- Две старухи... Давным-давно... Он потерял сына. Его укусила змея. После этого он танцевал. И упал мертвым. Две женщины пляшут вокруг него...

Мне показалось, что это описание имеет весьма отдаленное отношение к танцу. Старик утратил мое доверие, Тем не менее он сообщил мне название главного танца, в основе которого была драматическая ситуация: измена жены мужу и убийство им любовника неверной. Танец назывался "Апарича".

Сначала танцоры энергично притоптывали ногами под аккомпанемент ударов деревом по дереву. Мужчины начали издавать резкие звуки, как если бы они хотели воспроизвести рычание льва. Затем раздались низкие, вибрирующие звуки. Женщины в такт испускали пронзительные вопли. Время от времени сквозь эту мешанину звуков прорывался громкий клич.

Я заметил, что во время танца женщины вели себя по-разному: одни положили руки на бедра, другие придерживали руками грудь, третьи обхватили затылок ладонями. Какова бы ни была принятая поза, они сохраняли ее до конца танца. Один из стариков объяснил мне, что положение рук определяется степенью родства с другими участниками танца.

- Если обе руки лежат на голове, значит, танцует муж женщины. Если она придерживает грудь, значит, танцует дочь или сын. Если танцует старший брат, сестра кладет руки на бедра.

- А если руки кладут на плечи? - спросил я.

- Девушка кладет руки на плечи, когда танцует ее сестра.

- А руки на затылке?

- Значит, танцует ее тетка.

Тут я заметил, что три старые австралийки пляшут уже не возле стола, а в ста ярдах {Ярд равен 0,91 см.} от хижины.

Группа, танцевавшая перед хижиной, взяла более быстрый, стремительный темп. Крики стали еще неистовее. Высокие ноты пронзали воздух, как летящее копье. Танцующие не спускали глаз с кустарника, росшего по краям площадки.

Внезапно оттуда выбежало четверо разрисованных мужчин с копьями и копьеметалками. Из желтых полос глины, украшавших их тела, торчали перья. Их лица вселяли ужас: белая глина, которой они были обмазаны, придавала им сходство с черепом. Трое из них быстрыми прыжками продвигались вперед, потрясая копьями; их движения и крики согласовывались с ритмом танца, продолжавшегося перед хижиной.