Мы снова уходим в бой… [Рассказы писателей Вьетнама] - [5]

Разбил башку, расквасил нос И ободрал бока,

Ни дать, ни взять,

Ни дать, ни взять —

Свиные потроха!

А в полдень я видел, как женщины-ополченки, которыми командовала Суан, во время воздушной тревоги бежали с поля к бетонному мосту через канал и винтовочным огнем отражали атаки четырех американских самолетов, заходивших на мост. Янки не осмелились спуститься пониже и, побросав с высоты бомбы (при этом был ранен один буйвол), улетели.

Уже смеркалось, когда, закончив прощальный ужин и вручив мне «дорожный паек», хозяева вышли проводить меня до околицы. Девочки повисли на мне и ни за что не хотели отпускать. Суан, так и не успев переодеть забрызганное грязью платье, с ружьем за спиной и сигнальным фонарем в руке провожала меня и дальше — собственно, нам было по пути, она возвращалась на свой пост. Прощаясь с ней, я немного задержался. Мне было жаль, что день этот подходит к концу. Я вдруг вспомнил, что так и не успел спросить у нее о Лонге, «шофере Транспортного управления», с которым мне не довелось встретиться…

По этой дороге шагал я семнадцать лет тому назад, а до меня шли по ней мои предки — поколение за поколением. И вот сейчас я иду по ней снова. И вместе со мной держат путь друзья: Суан, Тху… Суан была тогда такой же малышкой, как Ви. Это она ведь Хен-болыная, с сестренкой на руках, как мышка с мышонком, бродила по деревне и кричала: «Старуха, старуха…» А теперь Суан гордо и мужественно сражается со сверхзвуковыми самолетами…

Я стоял и глядел на Суан при свете фонарика, подвешенного на вышке.

— Чуть не забыла! — спохватилась девушка. — Держите ваш пропуск.

Я взял у нее командировочное удостоверение. Хотелось сказать ей что-то по-настоящему теплое, душевное, важное. Но единственные, настоящие слова так и не нашлись…

И опять, словно отдыхавший на привале солдат, я выступаю в дорогу. Как в то далекое утро — по прохладной и мягкой траве на обочине. Они повсюду нежны и шелковисты — травы моей земли… Снова пойду, ступая след в след за теми, кто шли первыми. И сердце забьется радостно от того, что и я проторил свою малую тропку… Темными ночами и в дождливые, непогожие дни буду я замедлять шаг у придорожных домов, черпая в каждом щедрое человеческое тепло и силу на нелегком моем пути…

Огромная машина с ярко горящими фарами, тяжело гудя, приближалась к вышке. Я невольно посторонился. Суан, схватив флажок и фонарь, выскочила прямо на середину дороги. Шофер едва успел затормозить в нескольких шагах от нее. Гневный голос Суан прорывался сквозь шум мотора:

— Почему включены фары? Ты что, рехнулся?

Шофер высунул голову из кабины, блеснули в улыбке белые зубы:

— Вот шальная! Под колеса захотелось? Прошу прощения, не углядел, что есть дежурный!

Голос Суан немного смягчился:

— Вы разве не видите: американец повесил «фонарь»?

Я взглянул в ту сторону, куда показывала Суан. Километров за десять отсюда в небе висела на парашюте ракета, бросавшая зловещий, мертвенный свет.

Шофер тоже посмотрел туда, потом притворно вздохнул:

— Благодарю, товарищ дежурный, большое вам спасибо. Не сообщите ли, как вас зовут?..

Здесь-то я и распрощался с Суан. Меня подхватил и понес стремительный людской поток, хлынувший с наступлением темноты на дорогу. Тягачи с пушками, грузовики, автобусы, все с одним-единственным тусклым фонариком под передней осью, — укрытые свисающими ветками маскировки, воинские колонны на марше, вереницы велосипедов… Я прошел немного пешком, ведя велосипед рядом с собой, потом оглянулся в последний раз: сигнальный фонарь Суан казался отсюда крохотным кроваво-красным зрачком, а где-то еще дальше в ночи неясно белела крыша ее дома. На крыльце смутно желтела лампа. Наверно, сестренки смотрели свою новую книжку с картинками…

Непонятное волнение стиснуло вдруг мне сердце. Я представил себе их всех: Суан, Кая с женой, болтушку Ви и даже Лонга с его машиной, которых я и вовсе-то никогда не видал. И вокруг как будто повеяло теплом обжитого дома и пряным запахом свежесрубленных бревен.

Прощайте, дома, провожающие нас на бескрайних дорогах! Ночь, и мы снова уходим в бой…

Хоай Ву Шелест пальмовых листьев

Может, любовь их и родилась в тот день, когда они подрывали мины на шоссе номер восемь.

Стояло ясное майское утро. Речные пальмы у озера Вам-ко-донг, не успевшие еще стряхнуть переливавшиеся на листьях последние капли росы, вдруг зашелестели и дрогнули от грохота, потрясшего небо и землю.

Хоа, пригнувшись, бежал по берегу, окаймлявшему рощу. Он оглянулся и крикнул едва поспевавшей за ним Сыонг:

— Уже недалеко, Сыонг! Пригнись пониже, а то заметят и откроют стрельбу!

— Подожди! Опять размотался шнур! — тяжело дыша, попросила Сыонг. По лицу ее катились крупные капли пота, волосы, серые от пыли, в беспорядке падали на лоб.

Хоа остановился, молча взял катушку и, опустившись на колени, стал наматывать шнур. Сыонг присела рядом, сняла с головы пеструю косынку и поправила волосы. Поглядев на дорогу, где клубился густой черный дым и суетились американские солдаты, она спросила:

— Отчего столько дыма, может, бензовоз подорвался?

— Наверно. Когда ты нажала кнопку, я был далеко от дороги. На бензовозе было полно американцев. Значит, худо-бедно, а еще десяток собак отправили к праотцам!