Мы сидим на лавочке… - [13]

— Жива.

— Вот и дай ей Бог еще пожить, а ты — выходи!

Проводив Алексеева, Хиля даже не знала, как такое сказать бабушке. Но бабушка, конечно, все слышала, прильнув ухом к двери. Она к старости хуже слышать стала, раньше она бы слышала все и в кухне у плиты.

— Ох-хо-хо, Господи, направляешь ты стопы сыновей своих на дороги неведомые, — со вздохами молилась бабушка. Потом она обернулась к Хиле и сказала ей со слезой: «Лорочку в садик не отдам! Катитесь вы со своим Алексеевым в…» Хиля бросилась к бабушке на шею, и они долго плакали у нее на кровати.

И стала Хиля настоящей ментовской сукой. Алексеев приставил к ней под начало двух смешных заполошных пацанов — Сашеньку и Вовочку, только-только вышедших из школы милиции. Поначалу она очень злилась на молодых недоумков. Это надо же, прямо из отделения с допроса упустить подследственного! Бегай потом за ним по оврагам, обрывай дефицитные колготки! Она даже отчаивалась иногда, полагая, что никогда ей не вырастить из молодняка настоящих оперов. Она даже уговаривала их в охрану перейти. Но как-то с ними постепенно все образовалось, и ребятишки постепенно становились не только полезными, но и незаменимыми. Попутно она поставила оперативную работу отделения, соединила ее с бумажной, восстановила сеть источников информации, расставила всех по своим местам. И она слышала, как ее мальчики за спиной называли Алексеева «батей», а ее — «мамой Хилей». А по другому ее тут никто не называл. Она бы знала, она бы это шкурой почувствовала. Но сказать, что этой шкурой она чувствовала себя здесь совсем комфортно, было бы неправильно. У Алексеева появился неизвестно откуда новый заместитель — Лагунов. Придраться вроде бы было там совершенно не к чему, все, что он ни делал или ни говорил, было совершенно правильным, он и на праздниках пил со всеми наравне, шутил, но этой самой ментовской шкурой Хиля чувствовала в нем чужака, а в холодных глазах она безошибочно читала одно короткое слово: «Жидовка!» И с тоской она ждала того момента, когда через семь месяцев Алексеев уйдет на выслугу, а Лагунов во всю развернется у них в отделении.

* * *

После буйного отходняка, на который пришли проводить бывшего начальника в последний путь и старые оперы, Алексеев позвал Хилю в свой кабинет. Выгребая ящики стола, он сказал: «Не хочу подставлять тебя, Хиля, но вот это спрячь. Лагунов этих папок видеть не должен.» Хиля сунула две красные дермантиновые папки под китель и втихую укрыла их у себя в сейфе.

Развозили их по домам на огромных джипах бывшие оперы, которые взахлеб хвалили свою нынешнюю работу. Но Хиля видела неприметный огонек тоски во взглядах, которые они из-под тишка кидали на молодых пьяненьких оперов, восторженно трогавших лаковую поверхность их огромных машин.

Утром Лагунов обживался в новом кабинете. Он явно что-то искал. И это было слишком явно. Хиля с презрением подумала, что никогда она не сможет мысленно приставить к его фамилии теперешнее звание. Он был какой-то слишком штатский, по нему можно было с точностью определить каким завтраком накормила его жена и какие щи ждут его к обеду. Нет, придурком в зоне представить Лагунова она могла, а полковником милиции — ни в какую. Сейчас этот тюфяк начнет своих сдавать, тут, главное, не проморгать. Поэтому, не смотря на загруженность, все утро она ждала его вызова, намеренно попадаясь ему на глаза. Она не ошиблась.

— Рахиль Семен…

— Самуиловна.

— Да… Товарищ Шпак, Вам полковник Алексеев ничего не передавал?

— Конечно, передавал. Два последних дела — еще две недели назад, а на неделе — те бумаги, что в канцелярии лежат. Я с ними еще не разбиралась, очень загружена по литейному цеху.

— Я понимаю, но надо все срочно… Привести в порядок все надо. Я… Вы поставьте туда кого-нибудь…

— А кого? У нас все загружены, да и кого попало не сунешь.

— Я согласен… Знаете, Вы поручите это Коротаеву и Петрову.

— Есть.

Были и такие у них — Коротаев с Петровым. Дважды над их головами собирались тучи за кое-какие делишки, и дважды чья-то умелая рука их рассеивала, вновь открывая чистый небосвод. В милиции, как у Ноя, каждой твари по паре. Вот и эти все на пару бродили. Если кому надо было жесткий допрос провести, ну, когда все уже всем ясно было, а какая-то сука запираться вдруг решала, то это надо было к Коротаеву с Петровым обращаться. А вот на обыск без подкладки их брать было нельзя, с ними уж точно не только ничего не найдешь, но и своей сумочки не досчитаешься. Нет, если кому пистолет или порошок подложить в воспитательных целях, то ловчее их в отделении не было. Хиля прямо обрадовалась, когда про них услыхала, втайне она так боялась, что Лагунов назовет ее мальчиков, Сашеньку и Вовочку. И Вовочка в тот день так подозрительно смирно сидел за своим столом. На обход дома с разбойным нападением он не торопился, говоря, что пойдет позднее, когда народ вернется с работы. А Сашеньку она утром с трудом в литейный из отделения выперла, он тоже почему-то хотел остаться протоколы пописать. Господи, она столько души в них вложила, что просто бы не пережила, если бы сейчас, после стольких трудов, их бы назвал Лагунов.