Мы с Витькой - [37]

— Видал Водолея? — корчась от смеха, спрашивает приятеля Петька.

Смех постепенно затихает. Умолкают разговоры. Мы все разбредаемся по берегу и приносим по охапке сушняка. Когда я снова усаживаюсь около костра, то чувствую, как устало смыкаются мои глаза, И я не могу больше бороться со сном.

Утром мы с Витькой не ушли из полевого стана, как намеревались, и снова целый день простояли на скирдовке соломы. Не ушли мы и на следующее утро. К концу третьего дня в стане появился Василий Никанорович, приехал на подводе с горючим.

Первым делом он подошел к трактористу и поговорил о чем-то с ним. Потом они вместе, словно доктора, со всех сторон выслушали мотор. Перейдя к молотилке, долго и внимательно осматривали и выслушивали ее.

— Дядя Вася! — закричали мы сверху, когда он подошел близко к скирде.

— Э-э, вот вы куда забрались! — с улыбкой закричал он и начал карабкаться на скирду.

— Мы уже третий день работаем, — с удовольствием доложил я нашему тренеру.

— Да вы, я смотрю, совсем молодцы! — похвалил он, и в этих словах я услышал новый оттенок: дядя Вася был доволен нами.

— Мы и на пожаре работали, — сообщил с гордостью Витька.

— Это я знаю, люди говорили…

«Значит, замечают люди», — невольно подумал я.

— Сегодня домой пойдем. Я за вами зайду к вечеру, — сказал Василий Никанорович, спрыгивая со скирды.

20. «АДРЕС ЗНАЕШЬ!..»

Снова мы на мельнице. После трехдневного отсутствия я подходил к ней с тревожно замирающим сердцем. Хотелось скорее увидеть деда Никанора, бабку Аграфену, увидеть знакомые места: лавы, плотину, дом на горе, шумливое мельничное колесо, реку. А еще хотелось увидеть мамино письмо. Я даже представил себе конверт с кругленькими буквами, написанными ее рукой.

И мои ожидания не были напрасными: в моих руках мамино письмо.

Только теперь я совершенно ясно понимаю, что тосковал я вовсе не по мельнице и не по реке. Я понял, что меня уже давно тянет в далекую Москву, домой, к маме. Как же мне скучно без нее! Я читаю и перечитываю мамино письмо, и все в нем мне кажется необыкновенным.

«Дорогой мой, я наскучалась без тебя и жду не дождусь, когда ты вернешься домой. Деньги на дорогу перевела на имя Василия Никаноровича. Большой ему привет и благодарность. Кланяйся его родителям. Хоть я их и не знаю, но думаю о них с неизменным уважением.

Надеюсь скоро обнять и поцеловать моего единственного…»

Через два дня мы с Витькой уезжаем. Василий Никанорович выдает нам деньги на билеты и на дорогу.

— Лошадь бы взял в колхозе да проводил ребятишек, — ворчит бабка Аграфена, занятая около печки приготовлением нам в дорогу своих знаменитых ватрушек.

— Ребята молодые, — смеется дядя Вася, — ноги крепкие. Пешком добегут до станции, здесь рядом.

— Дойдем, — подтверждает Витька.

— И отвезти бы можно, — вставляет дед Никанор.

— Ничего, ничего, время горячее, в колхозе каждый конь на учете. Правда, Сергей?

Я, конечно, соглашаюсь, но знаю, что, если бы дядя Вася захотел, нашлась бы и лошадь, а то и полуторка. Тут, как я понимаю, есть другие причины. Потому дядя Вася и провожать нас не хочет. Один Сенька отправляется с нами на станцию.

Ну что ж, мы постараемся доказать нашему тренеру, что кое-чему научились за эти два с половиной месяца.

А то, что дядя Вася не будет с нами, пожалуй, даже и лучше. Я так боюсь разговоров о нашей дурацкой экспедиции в северные моря! Вдруг Василий Никанорович заговорит об этом при Сеньке? От стыда сгоришь! Сенька лучше всех знает, что мы можем и чего не можем.

Уложены рюкзаки. В корзинку сложены ватрушки, две жареные курицы, бутылка молока, огурцы и десяток вареных яиц. Сенька тоже приносит огурцов и вареных яиц.

— Куда нам столько? — протестует Витька.

— Ничего, съедите, — говорит бабка Аграфена. — Не успеете съесть — домой привезете, родных нашим, деревенским угостите…

— Да, — вдруг что-то вспоминает Сенька, улыбается и лезет в карман, — я тебе подарок принес.

И то, что я вижу, превосходит все мои самые фантастические надежды. На ладони приятеля лежит мой замечательный нож с двумя лезвиями, отверткой, шилом и штопором.

— Откуда? — хватаю я нож. — Откуда он взялся?

— Тимоха встретился в сельмаге и отдал. Снеси, говорит, своему дружку московскому…

— Как же он его отыскал?

— Должно, сено убирали из сарая, а может, еще как…

— Ну, присядем перед дорогой, — говорит дед Никанор.

Все садятся по лавкам, дядя Вася опускается на рундук у печки. Сидим молча. Я слышу, как шумит вода у плотины и поют птицы в прибрежных кустах.

— Теперь вставайте, — произносит дед Никанор.

Надеваем рюкзаки. Сенька поднимает корзинку, и все мы выходим на крыльцо.

— До свиданья, бабушка Аграфена, спасибо вам за все! — говорю я и чувствую, как голос у меня начинает дрожать. — Спасибо и вам, дедушка Никанор, до свиданья!

— Может, и не свидимся больше, люди мы старые, — отвечает дед, — а желаем мы вам счастливого пути, внучки, на всю вашу долгую жизнь.

Никанор Николаевич наклоняется и, щекоча бородой, поочередно целует нас обоих.

— Отпишите хоть, как приедете-то, — просит бабка Аграфена и начинает плакать, утирая слезы передником.

— Обязательно напишем! — кричу я и машу рукой старикам, оставшимся около крыльца.