Мы с Витькой - [19]

Вместо ответа Василий Никанорович громко захохотал. Мы обиженно переглядывались и ничего не понимали.

— Чудаки, — едва справившись с хохотом, вымолвил дядя Вася, — да это же и есть колосовики!

— Это белые, — неуверенно возразил я.

— Первые летние грибы зовут колосовиками; растут они в то время, когда хлеба колосятся.

Откуда же было нам это знать? И какая разница, когда появился гриб? Так я и заявил дяде Васе.

— В народе говорят, разница есть, — ответил он уже серьезно. — В наших местах, например, колосовики не сушат на зиму: они слишком водянистые, усыхают, быстро портятся. Осенний гриб устойчивее.

Мы глубже и глубже забираемся в лес. Корзинки наши становятся тяжелее, наполняясь грибами. Чтобы легче было достать бабкины ватрушки, я их держу поверх грибов. Поэтому сверток с ватрушками падает всякий раз, как только я нагибаюсь.

— Съедим, что ли? — говорю я, уже в десятый раз поднимая сверток с земли.

— Проголодались? — спрашивает дядя Вася.

— Да, не мешало бы… — сознается Витька.

Мы уселись тут же между сосен, кто на чем сумел. Я развернул тряпицу с бабкиными ватрушками. Дядя Вася из командирской сумки, висевшей через плечо, достал несколько свежих огурцов, шесть штук яиц и соль. Увидев продукты, я понял, что Страшно проголодался. Наверное, проголодались и Витька и дядя Вася. Ели мы молча, сосредоточенно. Только покончив с последними ватрушками и огурцами, мы заговорили.

— Узнать бы, который час, — поинтересовался Витька.

— Думаю, около половины седьмого, — кинув взгляд на небо, ответил дядя Вася, а достав часы, сказал: — Ну вот, ошибся на пять минут. Сейчас без Двадцати пяти семь.

Витька откинулся на спину и положил руки под голову. Я тоже после еды почувствовал неодолимое желание растянуться и подремать. И мне подумалось, как хорошо бы быть в эту минуту дома. Наверное, дядя Вася разгадал наши желания.

— Знаете, в которую сторону домой идти? — спросил он.

Мы посмотрели по сторонам. Я при всем желании ничего не мог определить. Кругом стояли совершенно одинаковые сосны с обгоревшей внизу черной корой. На всякий случай наугад я махнул рукой, показав в ту сторону, откуда, казалось, мы подошли к этому месту.

— А ты как думаешь? — обратился дядя Вася к Витьке.

— Не знаю, — глухо ответил тот.

— У Витьки лучшая ориентировка, он хоть знает, что не знает, — сделал неожиданный вывод Василий Никанорович и с улыбкой глянул на меня, — а ты был бы хорош, если бы искал дом в той стороне.

— А в какой же он?

— Совсем в противоположной.

— Вам, конечно, просто, — заметил я, — вы здесь выросли…

— Это верно, места родные, — задумчиво отозвался Василий Никанорович, — мальчишками частенько сюда бегали. Тогда здесь гари не было. Это во время войны бор горел. А после войны я еще ни разу здесь не был — не до грибов. Это вот с вами выбрался.

Посидели некоторое время молча. Потом наш проводник поднялся, отряхнул иголки, прилипшие к одежде.

— Давайте двигать, — сказал он. — Пройдем еще левым краем, доберем корзины, да я вас и на дорогу выведу, пойдете домой.

Сначала идти было тяжело, но, поразмявшись, я опять почувствовал легкость и увлекся грибами. Когда вышли на дорогу, наши корзины были полны, а моя просто поднималась верхом так, что мне пришлось перевязать ее бабкиной тряпицей из-под ватрушек.

— Узнаете дорогу? — спросил дядя Вася.

— Узнаем! — обрадованно закричали мы, так как и ручеек, и мост, и проселок, поднимавшийся вверх по песчаному откосу, нам хорошо запомнились.

— Тогда шагайте. Да особенно не мешкайте, а то дотемна не доберетесь, — посоветовал дядя Вася.

Мы распрощались и разошлись. Наша дорога уходила по спуску к ручью, а дядя Вася, помахивая палкой, легкой походкой удалялся в противоположном направлении. Скоро мы уже не видели его высокой фигуры.

— Давай напьемся да посидим у ручья, — предложил я.

Витька немедленно согласился. Поставили корзинки на зеленой траве, в стороне от дороги, спустились к ручью, напились и, сбросив тапочки, забрели в холодную прозрачную воду. Сотни мелких рыбешек сразу набросились на ноги: они щекотали пальцы, забирались между ними и даже подлезали под ступню.

— Пойдем, а то и правда поздно будет, — вспомнил Витька.

— Да еще восьми нет, — важно заявил я, взглянув на небо, как это делал дядя Вася.

Об истинном времени я не имел ни малейшего представления. Ни небо, ни солнце мне тоже ничего не подсказали. Но мы и так понимали, что вечер близок и надо спешить домой.

Шли мы довольно благополучно, если не считать единственной неприятности: корзинки почему-то становились с каждым шагом тяжелее, их приходилось все чаще и чаще передавать из одной руки в другую. А рук всего две. Конечно, хорошо бы сесть отдохнуть!

Но вот перед нами расходятся под углом две дороги. Смотрим поочередно то на одну, то на другую, смотрим друг на друга. В лучах заката золотится старая искривленная сосна. Она широко раскинула ветки во все стороны и нависла над обеими дорогами. Одинаковый мелкий кустарник растет по одну и другую сторону дорог.

— Куда теперь идти? — пожимает плечами Витька.

Почему он спрашивает меня, когда я тоже не имею ни малейшего представления о дороге! Меня это злит.