Мы с тобой (Дневник любви) - [45]

Вижу, я не угас, отрешаясь от былого обожания природы, все, что было прекрасного в этом моем чувстве природы, теперь пойдет на чувство к Л. и останется в нем навсегда. И гигиеной этого чувства будет правило, что к Л. приходить можно только с победой.

Вечером был у Л. Почти решено уезжать 12-го. Маленькая ссора непонятно из-за чего. Но когда мать вышла и пятнадцать минут за дверью грела чайник, мы успели помириться. Фазис войны за Лялю подходит к концу.

Коли бы они могли, эти "любящие", личность мою как источник их благополучия захватить, то они бы взяли и превратили ее во вьючного осла. Но они личность мою не могут забрать и потому хватаются за вещи. Комната в квартире, однако, ближе всего к личности, и потому прежде всего надо захватить комнату.

Аксюша вгляделась утром в меня и сказала:

-- М. М., вы стали теперь не таким, как прежде.

-- Каким же?

-- Детство свое потеряли.

-- Как так?

-- И глаза у вас не такие, как прежде, и сердце ожесточенное. Теперь вы не будете, как раньше, любить природу.

-- Довольно, Аксюша, природы: вот она, матушка, сама видишь, как она наколошматила, еле жив остался. То время прошло, теперь я иду к душе человека.

-- Я знаю, только, если бы не В. Д., вы, может быть, так в простоте и прожили, и хорошо! Сам Господь сказал: "будьте как дети".

Сердце мое сжалось от этих слов и... Но таков путь сознания: хочешь двигаться вперед -- расставайся с пребыванием в детстве. И, во всяком случае, "будьте как дети" есть движение сознания к идеалу детства, но не покойное в нем пребывание.

В свое время Церковь из верующих создала свое церковное животное вроде Аксюши. Как и всякое животное, прирученное человеком, Аксюша послушна, Аксюша смиренна, Аксюша вполне совершенно глупа! Самое девство ее от безмыслия становится бессмысленным: она благодарит Бога за свое девство потому, что время тяжелое, в ее возрасте женщины имеют по пяти детей и мучаются, она же свободна, одета, обута, сама себе барыня, то есть благополучна.

Вот в этой-то именно точке, где животное получает дар слова, и происходит отталкивание друг от друга Аксюши с Л. Аксюша подозревает в Л. какую-то для нее непонятную мысль: не затверженную мысль, а мысль свою собственную, которую от себя, как высший дар свой, человек прикладывает к той установленной, собранной веками мысли. Л. же старается скрыть свою брезгливость к существу безмысленному, к этому церковному животному.

Аксюша сейчас переживает искушение, на нее "находит", и тогда разговаривать с ней невозможно.

-- Михаил Михайлович, я не могу больше молчать, она теснит мою душу.

-- Ты у меня служишь?

-- Служу...

-- И служи. Какое же тебе дело до моих отношений с людьми?

-- Но зачем же она теснит мою душу?

Взбешенный, я прогоняю ее, а через несколько минут она опять стоит в дверях, как прежде послушное животное, и монашеским условно-сладким голоском мне докладывает о мелочах нашего хозяйства.

Церковное животное во многих своих разновидностях "христовых невест" вроде Аксюши, попов и дьяконов неверующих, старцев-самозванцев, кликуш -играет большую роль в деле разрушения Церкви.

Через Аксюшу и всякое церковное животное смотрю на весь животный, растительный и минеральный мир как на продукты разложения совершеннейшего организма, в котором когда-то все это было одухотворенными частями единого Целого. Да и сейчас, когда приходишь в дух и глядишь на мир, на землю и особенно на небо с творческим вниманием, то каждая тварь, каждая мелочь становится радостно-прекрасной в Целом. Вот истинный путь, наверно, и есть дело восстановления Целого, а не бездейственное пребывание в неподвижном порядке.

Вспомнил обвинение меня в том, что я столько лет жил возле семьи без любви... А вот Коноплянцев служит в Наркомате Легнром, не любя этого дела, и вообще все люди, кроме горстки счастливцев, разве тоже не привязаны и не живут без любви?

Я хотел разделить участь всех людей...

Заметить: в этой войне за Л. сама она мало-помалу, при ожесточенности моего сердца, превращается в принцип. Если бы не наши свиданья, восстанавливающие живую связь, то, может быть, после войны я и не узнал бы ее, и не захотел, и подивился: из-за чего же кровь проливал?

10 апреля. В Загорске складываю вещи, налаживаю машину, покидаю семью, быть может, навсегда. А весна задержалась.

Ночь на 11-е апреля. Все рассказал Яловецкому и ужаснул его, и он, как все хорошие люди, схватился за мое здоровье.

-- Разве вы не видите,-- сказал я,-- что я выгляжу лучше?

Вижу, вы стали на вид совсем молодым.

Яловецкий требует удаления Аксюши -- нельзя положиться.

Яловецкий открыл мне, что собственническое чувство на отца вообще присуще детям, и потому объединение вокруг матери сыновей, с точки зрения психологии людей кремневого века, вполне понятно. Это собственническое объединение прикрывается заботой обо мне, как бы я не попал в руки такой же собственницы, как они, и все зло, против которого они выступают, олицетворяется в образе "тещи".

Со мной это часто бывает, что от всего сердца хочешь чем-то обрадовать, а потом, когда сделаешь что-нибудь, как задумал, вдруг поймешь, как я это сделал неловко, и чем больше проходит времени, тем становится стыднее вспоминать.