Мы с Серёжкой близнецы - [9]

А Серёжка чего-то кислый стал.

— Новое дело, — говорит, — с большой горы падать. И чего это мама с нами не поехала? И вообще я домой хочу. Ноги болят. Снег блестит. Людей много.

Тут как раз папа с дядей Игорем подъехали. Серёжка начал им хныкать, а я тихонько от них отошла и полезла в большую гору. С горы-то что, вот на гору — другое дело! Я уж и ёлочкой, как папа учил, и лесенкой, и палками цепляюсь, и руками кусты хватаю — ничего не получается. Спасибо, дяденька какой-то дал мне свою палку — держись, говорит, куда только тебя черти несут. Так и вытащил на буксире. Стала я на горе — даже дух захватывает. Ну, что делать, не могу же я всю жизнь тут стоять, надо ехать. А в это время папа меня заметил. Как он закричит:

— Марья, ты куда залезла! Спускайся оттуда немедленно! Тьфу ты, нет, не спускайся, подожди меня!

И побежал на гору. Только я уже вниз поехала. Присела, палки подняла, зажмурилась — ничего не чувствую. Только чувствую: упаду скоро. И правильно: упала. Открываю глаза — ничего, как раз внизу свалилась. Тут люди смеются надо мной, и Серёжка с дядей Игорем стоит. И папа подъехал и не ругается. Только сказал:

— Что ж ты, надо было спросить, как съехать, а то понеслась без разбору…

Но Серёжка с этого времени стал невозможный. И всё ему не так, и устал он, и дорога плохая, и люди плохие. В вокзальный ресторан пошли обедать — а Серёжка ноет: долго не подают ему суп, а как подали, невкусный оказался. Так совсем и не ел.

Папа сначала ничего, не сердился. А когда сели в поезд и Серёжка стал к окну проситься, у папы терпение лопнуло.

— Я, — говорит, — в последний раз с тобой связался. Ты мне всё воскресенье испортил. И перед дядей Игорем стыдно, и самому противно, что такой у меня сын. Трус ты последний и ничтожная личность.

Серёжка обиделся и заснул. А когда проснулся, то больше не капризничал. Только спросил:

— Папа, можно мы в следующий раз Бубнова с собой возьмём?

— И Галю Беликову?

— Ну ясно, — говорит папа, — мы с мамой теперь поменяемся: я буду работать воспитательницей детского сада. Ладно, берите. Но почему Бубнов, а не Миша Кузнецов?

— Я с ним раздружился. Теперь Бубнов — мой товарищ.

— Почему он к нам не приходит?

— Боится. Вы ведь знаете, что он раньше это самое… так поступал…

— Ничего, — говорит папа, — пусть приходит. Он больше так не поступает. Но ведь это, Комаров, нехорошо — менять друзей всё время. Почему ты с Мишей раздружился?

А я думаю: скажет Серёжка или нет? И дядя Игорь тоже на него посматривает. А Серёжка молчит, не отвечает папе.

— Так почему, Сергей?

— Не почему, а отчего, — говорит Серёжка. — От характера, ясно?

И так серьёзно на папу посмотрел, как папа на нас смотрит, если что-нибудь объясняет.

— Ясно, — говорит папа. — Ясно, что нам выходить пора. Приехали.

Жёлтая старуха

Вчера за ужином папа спрашивает:

— Сергей, ты чего не ешь?

А Серёжка:

— Не хочется. Я лучше спать пойду.

Мама сразу:

— Ну-ка, пойди сюда!

— А чего? — спрашивает Серёжка.

— Ничего особенного. Да ты горячий! Дай-ка, Маша, градусник.

Папа тоже подошёл и говорит:

— Сергей, посмотри-ка на лампу. Мать, видишь?

Мама сразу как вскочит! И начала Серёжкины глаза рассматривать. А мне тоже интересно, что у него там такое. Но я ничего не вижу. А мама говорит:

— Картина ясная. Вызывай врача.

— Ты знаешь: его в больницу заберут, — говорит папа.

Мама ничего не ответила, только посадила Серёжку себе на колени и вздыхает. Наш Серёжка этого не любит, а теперь сидит. Папа стал звонить в поликлинику, а Серёжка спрашивает:

— Мам, чего это у меня? Скарлатина?

— Нет, сыночек, желтуха.

— А откуда ты знаешь?

— Посмотри в зеркало. Видишь, какие у тебя глаза жёлтые?

Мы с Серёжкой побежали к зеркалу — и правда: где должно быть голубое, у него такое желтоватое. Серёжка спрашивает:

— Мама, отчего это бывает?

— От мышей.

— Но я ведь мышей не ел, не трогал, они меня не кусали…

Тут как раз звонок — доктор Кораблёва пришла.

— Да, — говорит, — у вашего мальчика желтуха. Инфек-ци-он-ный ге-па-тит. Придётся мне его госпитализировать.

Мама, смотрю, немножко заплакала, но молчит. И доктор Кораблёва очень её похвалила.

— Сознательная, — говорит, — мамаша. Многие, бывает, ругаются и не хотят ребёнка отдавать, как будто не понимают… Так что ждите машину.

— А что с этой обезьяной делать? — спрашивает папа.

Тут доктор Кораблёва стала меня осматривать. А у меня как раз настолько заболело справа в животе — там, где у Серёжки болит, — просто терпенья нету. Где доктор ни нажмёт — больно. Смотрела она меня, смотрела…

— Нет, — говорит, — ничего не вижу. Но если девочка жалуется, то, возможно, и заболеет. Всё равно ей надо карантин выдерживать. Подержите пока на диете, а там посмотрим.

Я говорю:

— Мне тоже, значит, в больницу?

— Нет, не волнуйся, ты пока дома побудешь.

Хорошее дело — не волнуйся! Серёжка на «скорой помощи» поедет, а я буду дома сидеть? Серёжка будет в больнице жить, а я здесь? Он сам по себе, а я сама по себе? Так разве можно?

Доктор Кораблёва ушла, а Серёжка стал в больницу собираться. Взял свой водяной пистолет, фонарь, карандаши и раскраски — мои вообще-то, но я уж ничего не сказала. Мама ему подарила большой такой бумажный мешок, какие в булочной продают, он туда всё сложил и ходит по комнате, совсем готовый. А тётя Надя в кухне горюет: