Мы с Санькой в тылу врага - [3]

В этот момент Митька-Монгол почему-то потерял интерес к нашему окну. Минуту-другую он стоял неподвижно, прислушивался, а потом пустился вприпрыжку к сельсовету — ни дать, ни взять жеребенок.

Там с церковной площади на улицу вышла колонна допризывников. Парни дружно топают и старательно отмахивают в такт шагу руками. Впереди строя какой-то военный идет задом наперед и что-то кричит. А за допризывниками, поднимая босыми ногами пыль, мчатся мальчишки. Только нас с Санькой там нет. Мы сидим в классе, и наши сердца гложет черная зависть.

Наконец Антонина Александровна говорит:

— Ну, дети, до свидания. До первого сентября.

— До свидания, — радостно отзывается класс, и вот перед нами улица, солнце, ветер и буйная мальчишечья воля: беги, куда хочешь, весь белый свет — для тебя.

Допризывников мы догнали уже за околицей. Они шли в Лисьи рвы на стрельбище. Военный, как и прежде, то идет задом, то забегает сбоку и все время надрывается:

— Ать-два! Левой, левой! Не частить! Шатило, не тяни ногу!

В первой шеренге Митькин брат Панас. Несмотря на жару, он в новом суконном пиджаке, увешанном разными значками. Там и Осоавиахим, и Красный Крест, и МОПР, но самый главный из них — «Ворошиловский стрелок» на тонких медных цепочках. Каждый из нас отдал бы что угодно, только бы иметь какой-нибудь из этих значков. Иной раз, когда Панас в хорошем настроении, он дает нам потрогать свои регалии — тогда радости на целый день.

Сегодня Панас горд и неприступен, На плече у него единственная на всех винтовка-мелкокалиберка. Еще больше дерет нос наш приятель Митька-Монгол. Он просто растет на глазах.

— Ага, а мой брат нынче в Красную Армию пойдет!

У Саньки брата нет, поэтому он пропускает слова Монгола мимо ушей. У меня есть брат, да что это за брат? Он пойдет в школу только через два года, а пока даже не все буквы выговаривает. Зовут его Гришка, а он говорит — Глыжка. Так мы его и зовем — Глыжка.

Зато у меня есть дядя Назар, и я, чтоб Митька не больно задавался, напоминаю ему:

— А мой дядя в Испании был!

Тут и Санька бросился мне на подмогу:

— Вот! У него дядя — летчик!

— У него орден! — добавил я.

Митька сдался. Он ничего не ответил и побежал перегонять допризывников. Да и что тут скажешь, если у человека такой дядя?

Дядя Назар приезжал к нам в гости года два назад. На нем была военная форма с иголочки, скрипучие ремни. Отцу он привез новые командирские сапоги, матери — большой теплый платок в клетку, а мне подарил свою пилотку. Правда, она была великовата и лезла на глаза, но мать ее немного ушила, и получилось что надо. Хлопцы со всей улицы просили померять.

А еще он привез патефон с блестящей никелированной ручкой. Каждый день его ставили на раскрытое окно, и по улице разливалась песня:

У огурца-гурочка

Четыре листочка,

Не видала я милого

Четыре годочка.

Возле нашей хаты останавливались молодицы, девчата и, когда песня кончалась, просили:

— Иван, пусти еще разок!

И я снова принимался крутить блестящую ручку. Мои друзья стояли на завалинке и завидовали: им тоже хотелось хоть прикоснуться к патефону.

— Ой, доиграется он — не починишь, — беспокоилась мать.

А дядя только посмеивался:

— Ну и пусть! Новый купим.

Целый месяц я ходил за дядей, как привязанный. Эх, и насмотрелся тогда кино! А конфет поел столько, что Митьке и не снилось.

К нам часто приходила всякая родня. Все угощались, пели песни, а я, навострив уши, ловил каждое слово. Дядя рассказывал неохотно и все словно бы загадками:

— Жарко там было… Пока что их взяла…

Однако нет-нет да и удавалось мне услышать отдельные слова: «республиканцы», «фашисты», «Гренада»… Что они означают, я толком не знал, но догадывался — за ними скрывается что-то очень важное.

А отцу он сказал открыто:

— Был в Испании…

Одним словом, Митькиному брату до моего дяди еще далеко скакать.

— Ать-два, ать-два! Левой! — не унимается командир допризывников.

Полем идут нам навстречу девчата и женщины с мотыгами. Они собрались на обед. И тут парни не выдержали, запели:

Если завтра война,

Если завтра в поход,

Если темная сила нагрянет…

А девчата в ответ:

Скоро в армию поедет

Мой миленок дорогой,

Но два года — не неделя,

Мне полюбится другой.

Девчата поют громче — нашего запевалы почти не слышно. И тут мы с Санькой пришли допризывникам на помощь:

Как один человек,

Весь советский народ

За великую Родину встанет.

Сил не жалели. Получалось хоть и не очень складно, зато громко.

Когда я заметил свою бабушку, прятаться было уже поздно.

— А тебя куда это несет, дьяволенок?! — закричала она на все поле.

— Баб, стрелять! — не растерялся я.

Ну и расходилась же она: и мать дома больная, и кур из проса выгнать некому, и за кабанчиком приглядеть, чтоб не залез в чужой огород, тоже некому. А мне только бы шляться невесть где да бить баклуши. Вот вернусь домой — отец мне настреляет.

Что она там еще под женский смех и шутки кричала мне вслед, я не слышал. Мы были уже далеко и пели новую песню:

Эй, по дороге,

Эй, по дороге,

По дороге войско красное идет!

3. В НОВОЙ ШКОЛЕ

Мой отец — столяр, и потому у нас в сенях на полке тьма, как говорит бабка, «разного железья»: стамески, долота, рубанки, фуганки, струги гнутые и прямые, молотки большие и маленькие. А топоров так целых три, не считая колуна. Топоры у отца разные: одним каждый день рубят дрова, вторым отец тешет на стройках бревна, а третий — самый главный. Им делают только самую тонкую работу: он острый, как огонь.